3.1. Западный Особый военный округ (Западный фронт)
Итак, указание Сталина о приведении значительной части сухопутных войск и флотов в боевую готовность нашло отражение в директиве Генштаба от 18.06.41. До начала германской агрессии оставалось более трёх суток. Времени вполне достаточно для проведения неотложных оборонных мероприятий.
Принимая это во внимание, Сталину и в ходе самой войны, и после её окончания не давали покоя вопросы о причинах трагедии 22 июня 1941 года. Казалось бы, высшее руководство страны приняло превентивные меры, но, тем не менее, начало германской агрессии застало Вооружённые силы СССР врасплох со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями.
Сталин подозревал, что такое могло произойти только в том случае, если по какой-либо причине войска не были своевременно приведены в боевую готовность. Данное предположение могли подтвердить или опровергнуть только те командиры и командующие, а также начальники штабов, которые в то время находились на местах. Именно поэтому один из пяти вопросов Сталина был сформулирован таким образом: «С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу, и какое их количество было развёрнуто до начала боевых действий?».
После убийства И.В.Сталина в марте 1953 года и Л.П.Берии в июне того же года, ответы на вопросы вождя для Хрущёва и его окружения стали ненужными и даже вредными. Все действия в этом направлении были свёрнуты, поскольку главного виновника всех бедствий нашёл и заклеймил лично Хрущёв.
Нам предстоит сейчас провести анализ того, как важнейший документ Генштаба от 18.06.41 был встречен и реализован на местах. Начнём с Западного Особого военного округа, так как войска именного этого округа прикрывали кратчайший путь на Москву через Минск и Смоленск. Непосредственно вдоль госграницы располагались соединения трёх армий: 3А (командарм генерал-лейтенант В.И.Кузнецов) со штабом в Гродно; 4А (командарм генерал-майор А.А.Коробков) со штабом в районе Кобрина; 10А (командарм генерал-майор К.Д.Голубев) со штабом в городе Белосток.
Командование войсками округа осуществлял с июня 1940 года генерал-полковник танковых войск Д.Г.Павлов. В феврале 1941 году ему было присвоено воинское звание генерала армии. Читатели знают, что генерал Павлов был судим и расстрелян по приговору суда в конце июля 1941 года. Такая участь генерала Павлова до сих пор не даёт покоя критикам Сталина. Дескать, приговор несправедлив, неоправданно суров и вынесен без учёта заслуг Павлова. В частности, того, что именно благодаря Павлову, появились наши лучшие танки Т-34 и КВ.
Действительно, с декабря 1937 года комкор Павлов занимал должность начальника Автобронетанкового управления (АБУ). С этим спорить нельзя, но всё остальное требует доказательств, и в поисках истины нам поможет книга воспоминаний Александра Александровича Ветрова под названием «Так и было». Автор указанной книги – замкомандира танкового полка — весной 1938 года вместе с другими танкистами вернулся в Москву. Вернулся из Испании, где наши военные специалисты воевали на стороне республиканцев против войск мятежного генерала Франко.
«Испанцев» хорошо встретили на Родине. До полусотни человек (лётчиков и танкистов) пригласили в Свердловский зал Кремля для вручения правительственных наград. А.А.Ветров из рук М.И.Калинина получил орден Красного Знамени. Почти сразу после окончания церемонии награждения Ветрова пригласили в один из правительственных кабинетов и поручили подготовить доклад и выступить с ним на заседании Комитета обороны при СНК. На основе полученного в Испании боевого опыта планировалось рассмотреть актуальные проблемы отечественного танкостроения и дать правительству соответствующие рекомендации.
Заседание Комитета состоялось 4 мая 1938 года. Присутствовали Сталин, Молотов, Ворошилов, а также ответственные работники оборонного и оборонно-промышленных наркоматов. А.А.Ветров хорошо прочувствовал на испанском фронте недостатки лёгкого колёсно-гусеничного танка БТ-5: слабую бронезащиту, склонность к возгоранию из-за использования бензинового мотора. Большие претензии были также к ходовой части танка: колесно-гусеничный движитель доставлял немало хлопот, как членам экипажа, так и ремонтникам.
В ходе заседания Комитета обороны выяснилось, что большинство военных из АБУ и представителей ВПК предварительно договорились между собой о продвижении в серийное производство опять же лёгкого (толщина брони 20 мм) колёсно-гусеничного танка А-20 с 45-миллиметровой пушкой. Первый выступающий – нарком машиностроения А.Б.Брускин представил А-20, как вершину конструкторской мысли и хорошую замену лёгким танкам БТ-5 и БТ-7.
«Начались прения. Начальник Автобронетанкового управления Красной Армии комкор Д.Г.Павлов, кстати, за отличные действия в Испании удостоенный звания Героя Советского Союза, также высказал озабоченность в связи малым запасом моторесурсов дизельного двигателя. Но высоко оценил маневренность новой машины, оригинальный бронекорпус, рекомендовал обязать Наркомат машиностроения в кратчайший срок изготовить опытную партию этих танков, с тем, чтобы провести их срочные полигонные испытания.». Выступление самого Ветрова вначале проходило довольно гладко.
«И тут Сталин остановил меня, попросив:
— А расскажите-ка нам вот о чём: как показала себя в испанских условиях ходовая часть танков, и в частности, система колёсного хода?
Признаться, этот вопрос озадачил меня. Очень уж не хотелось раскрывать здесь разногласия в оценке колёсно-гусеничного движителя. И я, по-видимому, не совсем убедительно, но в общем-то положительно охарактеризовал его, добавив при этом, что большинство однополчан тоже стоит за колёсно-гусеничный ход. А как известно, коллектив всегда прав…
— Часто, но не всегда – возразил И.В.Сталин. И, обращаясь к сидящим в зале, пояснил:
— Нередко бывают правы одиночки, а коллективы – нет.
Я недоумённо посмотрел на Сталина, но промолчал. И тут последовал его следующий вопрос:
— А какого мнения придерживаетесь лично вы? Только откровенно. Большинства?
— Нет, я сторонник чисто гусеничного типа.
— Почему?
— Потому что сложная и далеко не совершенная комбинация колёсного и гусеничного движителя ненадёжна, нередко выходит из строя, — начал я. – Потому что сравнительно высокий и узкий, а следовательно, и недостаточно устойчивый танк не может развивать на колёсах большую скорость. Ибо он опрокинется на небольшом повороте…
Мне с трибуны было хорошо видно, как побагровело лицо у комкора Д.Г.Павлова и как укоризненно смотрел в мою сторону и покачивал головой А.Б.Брускин. Всё ясно: они меня не поддерживают…».
«Выступавшие после перерыва ораторы, в том числе и военные, в основном расхваливали образец танка А-20, особо подчёркивая достоинства его колёсно-гусеничного движителя и решительно отвергая «изживший себя гусеничный вариант». Испанский опыт в этом отношении не типичен, говорили они, явно бросая камешек в мой огород.».
«В конце заседания И.В.Сталин тоже одобрительно отозвался о проекте нового танка А-20, предложил принять его за основу. Но добавил: с учётом замечаний и пожеланий вернувшихся из Испании товарищей. Больше того, взяв в руки макет танка А-20, Сталин, обратившись к членам Политбюро, сказал:
— Думаю, что кроме представленного нам колёсно-гусеничного образца с добротным дизельным двигателем и 76-миллиметровой, а не 45-миллиметровой пушкой, следует разработать и изготовить схожий, но гораздо лучше бронированный танк на гусеничном ходу. И после сравнительных испытаний двух образцов окончательно решить, какой из них пускать в серию – колёсно-гусеничный или чисто гусеничный … И ещё: к этой работе привлечь танкистов, уже имеющих боевой опыт.».
Последнее замечание Сталина не осталось без последствий: в течение нескольких месяцев Ветров проработал в составе комиссии, которой нарком Ворошилов «поручил разработать и представить ему на утверждение проект тактико-технических требований по проектированию и изготовлению новых образцов среднего и тяжёлого танков.».
В августе 1938 года состоялось важное правительственное совещание, о котором Ветров отзывается так:
«На нём было признано необходимым всемерно форсировать разработку и серийный выпуск для армии средних и тяжёлых гусеничных танков с противоснарядной бронезащитой и довольно мощным пушечным вооружением. В постановлении Комитета обороны «О системе танкового вооружения» ряду заводов было дано задание к июлю 1939 года создать образцы подобных танков.».
После недолгого пребывания на воинской службе в Белоруссии, Ветров был в середине октября 38-го вызван Москву, где получил назначение на работу в Совнаркоме, оставаясь в кадрах РККА. Ему поручалась работа в контролирующим органе Комитета обороны по танковому направлению с целью обеспечить в ранее запланированные сроки проектирование и создание опытных образцов новых танков.
В конце декабря 1938 года А.А.Ветров вместе с коллегой – майором Л.М.Китаевым были командированы в Ленинград с заданием выяснить, по какой причине задерживаются работы по тяжёлому танку СМК. Пояснения им давали начальник танкового конструкторского бюро военинженер 2-го ранга Ж.Я.Котин и конструктор Н.Л.Духов. Танк СМК оказался двухбашенной громадой весом в 55 тонн и экипажем в шесть человек. Громада могла двигаться со скоростью 30 километров в час.
— Машина в основном готова, если не считать некоторых второстепенных недоделок по бронекорпусу, — пояснил Ж.Я. Котин. И, загадочно улыбнувшись, добавил: — Правда, во время работы над ней наш коллектив разработал кое-что получше…
Войдя в соседнее цеховое помещение, мы увидели стоящий там деревянный макет уже однобашенного танка. Он был изготовлен в натуральную величину. Вид машины был несколько необычен, макет являл собой прообраз какого-то тяжёлого танка.
— А это что за тип? – удивлённо спросил у Котина майор Китаев. Тот, улыбаясь, переглянулся с Н.Л.Духовым и как бы нехотя ответил:
— Перед вами подарок наших рабочих Красной Армии. Тяжёлый танк, спроектированный по инициативе заводского коллектива. По нашему твёрдому убеждению, эта машина более современна, чем даже СМК. Ведущий инженер проекта Николай Леонидович Духов. Танк думаем назвать в честь маршала Клемента Ефремовича Ворошилова – КВ.».
«Признаюсь, проект этого весьма интересного, во многом новаторского танка настолько увлёк нас, что мы чуть не забыли о своей основной «расследовательской» миссии. Во всяком случае, вместо того, чтобы доискиваться причин конкретных виновников невыполнения постановления правительства об изготовлении танка СМК, начали помогать Котину и Духову в размещении на заводах комплектующих изделий к танку КВ, а затем засели за составление докладной записки секретарю Комитета обороны, в которой обосновывали необходимость всемерной поддержки их инициативы.».
Далее в книге Ветрова рассказывается о результатах полигонных испытаний опытных образцов тяжёлых танков (присутствовали нарком Ворошилов и некоторые члены Политбюро):
«Да, преимущество танка КВ перед СМК было бесспорным. По всему чувствовалось, что ему уготовано занять почётное место в боевом строю нашей бронетехники. Находившийся в нашей группе ведущий конструктор и автор технического проекта танка КВ Николай Леонидович Духов, покусывал губы, одобрительно кивал, наблюдая за уверенными действиями любимого детища. Потом начал смущённо принимать поздравления от своих коллег и просто присутствующих на испытаниях. Я тоже поздравил и его, и инженера 2-го ранга Ж.Я.Котина с хорошей машиной, пожелал им дальнейших успехов в работе по доводке КВ, этой безусловно прекрасной машины.».
Также успешно выдержал программу испытаний и лёгкий 19-тонный танк Т-32 (лобовая броня 30 мм) конструктора Михаила Ильича Кошкина. В качестве основного вооружения в Т-32 использовалась нетипичная для лёгких танков пушка калибра 76 мм.
Хотя сам Кошкин был удовлетворён результатами испытаний своего лёгкого танка, тем не менее, после возвращения с полигона он заметил, что в данный момент коллектив завода работает над проектом более востребованного среднего танка Т-34 с лобовой бронёй 45 миллиметров.
А.А.Ветрову повезло присутствовать на смотре двух танков Т-34 в марте 1940 года. По распоряжению наркома Ворошилова Михаил Кошкин танковым ходом перегнал эти машины из Харькова в Москву. Этот пробег явился одновременно испытанием ходовых качеств опытных танков и их дизель-моторов.
Сам смотр проходил на территории Кремля в присутствии трёх членов Политбюро: Сталина, Калинина, Ворошилова. Экипажи танков действовали слаженно при выполнении контрольных упражнений и заслужили одобрение присутствующих. Вслед за смотром уже на полигоне была проведена и положенная по регламенту полная программа танковых испытаний.
Как пишет далее Ветров, «тридцатьчетвёрка членам Политбюро понравилась, и они решили, не дожидаясь окончательной конструктивной и производственной доработки этой машины, форсировать развёртывание её массового производства.».
ВЫВОДЫ: опытные образцы танков КВ и Т-34 проектировались и создавались в инициативном порядке, то есть вне планов соответствующих наркоматов и ведомств. Приходится признать, что существовавшая тогда плановая экономика (сталинская экономика) не была такой уж жёсткой, если допускала полезную инициативу и творческий поиск. Что касается перехода от опытных образцов к серийному производству, то решение об этом принималось на самом высоком государственном уровне. Таким образом, Д.Г.Павлов не был «крёстным отцом» танков КВ и Т-34. В наибольшей степени это определение применимо к К.Е.Ворошилову.
Возвращаясь в русло основного повествования, заметим, что сведения о событиях в ЗОВО (на Западном фронте) мы будем, в основном, черпать из мемуарной книги Леонида Михайловича Сандалова под названием «Пережитое». Автор этой книги с августа 1940 года в звании полковника занимал должность начальника штаба 4-й армии, и его книга, по всеобщему признанию, представляет собой единственный достоверный мемуарный источник информации по соответствующей тематике.
Дело в том, что комфронтом Павлов, начальник его штаба Климовских, командарм-4 Коробков, а также должностные лица из окружения Павлова были или расстреляны по приговору суда, или пали позднее на поле боя. Командарм-3 генерал Кузнецов книгу своих воспоминаний издал, но в ней нет описания событий лета 1941 года. Командарм-10 генерал Голубев умер в 1956 году и воспоминаний не оставил. Вот и получается, что начштаба армии Сандалов – единственный старший по должности свидетель и участник событий лета 1941 года.
К моменту вступления Сандалова в должность начштаба 4-й армии, её командующим (с марта 1940 года) являлся генерал-лейтенант Василий Иванович Чуйков, который понимал, что войска его армии стоят на важнейшем (в стратегическом смысле) рубеже, прикрывая Брестское направление от возможной вражеской атаки. Именно через Брест проходила железнодорожная магистраль, по которой курсировали поезда из Берлина в Москву и обратно.
Важную функцию также выполняло Варшавское шоссе – кратчайший путь от госграницы до Москвы. Если противник обеспечит контроль над этими важнейшими магистралями, то в случае наступления он получит возможности для быстрой переброски сил и средств, для подтягивания резервов. Исходя из этих соображений, В.И. Чуйков и строил оборонительные порядки своей армии.
В результате, 42-я стрелковая дивизия была дислоцирована в населённом пункте Берёза, а рядом в городе Пружаны стояла танковая бригада. Для расположения войск второго армейского эшелона это была хорошая позиция, поскольку через Берёзу проходили и железная дорога, и Варшавское шоссе, а вокруг располагались труднодоступные леса и болота. Здесь обороняющиеся войска могли бы эффективно сдерживать продвижение неприятельских войск.
Генерал Чуйков также ставил перед командующим округом вопрос о том, чтобы разгрузить Брестскую крепость, а для начала вывести оттуда окружной госпиталь, но Павлов все предложения Чуйкова отвергал. Судя по всему, Павлову не нравилось иметь в подчинении такого самостоятельного и инициативного командарма. Пользуясь своими связями в Наркомате обороны и хорошими отношениями с наркомом Тимошенко, Павлов добился замены в декабре 1940 года Чуйкова на генерал-майора А.А.Коробкова.
Для Коробкова переход с командования корпусом (в том же ЗОВО) на должность командарма явился крупным шагом в воинской карьере, и этим шагом он был обязан лично Павлову, который его выдвинул, а Тимошенко своим приказом утвердил. В итоге, новый командарм-4 без указаний комокругом Павлова не предпринимал ни одного самостоятельного решения. О последствиях пишет Л.М.Сандалов:
«И действительно, стоило только Чуйкову исчезнуть с нашего горизонта, как 4-ю армию стали всячески ущемлять. Добытые нами с таким трудом улучшения в размещении войск на границе очень скоро были сведены на нет. А началось всё с формирования 14-го механизированного корпуса.
Генеральный штаб предложил: одну танковую дивизию сформировать в Берёзе на базе брестской танковой бригады полковника Кривошеина, там же создать и управление корпуса, вторую танковую дивизию развернуть из бригады, размещённой в Пружанах; моторизованную дивизию формировать в Пинске. Оперативная выгодность такого порядка формирования и дислокации мехкорпуса очевидна. Несколько оттянутый от границы, он имел бы в случае войны время на то, чтобы изготовиться к бою и нанести удар в любом направлении.
Однако командующий войсками округа имел на этот счёт своё мнение. Осматривая намеченные для дислокации корпуса пункты, Павлов заявил нам:
— Не воображайте, что я позволю частям и штабам армии размещаться лучше, чем механизированному корпусу, который вы рассчитываете, как видно, держать в черном теле. Рекомендую понять, что всего несколько месяцев назад я был начальником автобронетанковых войск.
Вдвоём с членом Военного совета 4-й армии Ф.И.Шлыковым мы попробовали напомнить, что дислокация мехкорпуса определена не нами, а Генеральным штабом, но на Павлова это не подействовало.
— Управление механизированного корпуса сформируем в Кобрине, — сказал он тоном, не терпящим возражений. – На днях к вам прибудет командир корпуса генерал-майор Оборин. Передайте ему под штаб часть помещений вашего армейского управления.».
Таким образом, под видом заботы о личном составе 14-го механизированного корпуса, генерал Павлов разместил в самом Бресте и вблизи него большое количество войск. 42-я стрелковая дивизия из состава 28-го стрелкового корпуса (комкор В.С.Попов) переводилась в Брестскую крепость.
«Павлову, вероятно, удалось убедить начальника Генерального штаба. Через несколько дней к нам поступило официальное письменное распоряжение, подтверждающее всё то, что Павлов высказал устно. Единственной «уступкой» нам было разрешение ставить за пределами Брестской крепости один стрелковый полк 42-й дивизии и разместить его в районе Жабинки.».
« — Ну что ж, — тяжело вздохнул Фёдор Иванович Шлыков, — теперь у нас в армии не стало ни второго эшелона, ни резервов. Больше нам незачем ездить к востоку от Кобрина: там ничего нашего не осталось…».
Разместив войска удобным ему образом, Павлов этим не ограничился. Согласно многолетней практике, личный состав, размещённый на зимних квартирах, начиная с тёплых майских дней, перемещался в летние палаточные лагеря. Однако наступила уже середина июня, а военнослужащие продолжали оставаться в огромной скученности в Брестской крепости (постели в 4 яруса). Не перевели в летние лагеря и танкистов 22-й танковой дивизии, ночующих в военном городке в южном пригороде Бреста.
Во время следствия и суда Павлов и Коробков выступали с несовместимыми, по сути, показаниями. Павлов утверждал, что приказ о переводе личного состава и техники в летние лагеря он отдал, но командарм Коробков его не выполнил. Со своей стороны, Коробков показал, что такой приказ не поступал. Врёт, разумеется, Павлов, ибо Коробков не тот человек, который мог проигнорировать приказ вышестоящего начальника.
Можно предположить, что ответственные лица в Правительстве СССР обратили внимание на слабость нашей обороны на Западном стратегическом направлении. Здесь располагались войска трёх армий, в то время как Киевское направление прикрывали войска четырёх армий.
Нарком Тимошенко согласится исправить ошибку и издаст приказ о формировании в ЗОВО 13-й армии. Объединение с таким названием ранее уже существовало (командарм Грендель В.Д.) и хорошо проявило себя в советско-финляндской войне 1939-40 гг. Когда Тимошенко стал наркомом обороны, он 13-ю армию в апреле 1940 года расформировал.
5 мая 1941 года был открыт процесс формирования 13-й общевойсковой армии. Как всегда, начали с управления и штаба армии в городе Могилёв (БССР). О первых шагах в этом направлении рассказывает Семён Павлович Иванов в своей книге «Штаб армейский, штаб фронтовой».
Автор книги с июля 1940 года служил в звании подполковника начальником штаба 1-го стрелкового корпуса в составе 10-й армии ЗОВО. И вот, к своему неудовольствию, он получил приказ покинуть ставший ему родным 1-й СК, чтобы занять должность начальника оперативного отдела в штабе создаваемой 13А, и произошло это за неделю до памятной даты 22.06.1941. С.П.Иванов вспоминает:
«Направляясь в штаб 13-й армии, я предполагал, что это то самое объединение, которое сражалось на советско-финляндском фронте. Поэтому я надеялся встретить уже сколоченный коллектив штаба, а также испытанного генерала В.Д.Гренделя. В действительности же оказалось, что прежнюю 13-ю армию расформировали, и речь шла о совершенно новом объединении, приказ о создании которого был подписан немногим более месяца назад.
Первоначально формированием армии занимался заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант И.В.Болдин. Затем на должность начальника штаба армии прибыл комбриг А.В.Петрушевский, бывший до этого начальником оперативного отдела штаба округа, и основные заботы легли на его плечи. Лишь в первых числах июня командующим назначили генерал-лейтенанта Петра Михайловича Филатова. По первоначальной намётке в армию должны были войти 2-й, 44-й стрелковые и 20-й механизированный корпуса.».
Далее Иванов описывает его разговор с начштаба Петрушевским, который сообщил, что штаб пока укомплектован на 40 процентов, хотя некоторые руководители штабных отделов уже назначены, а прибытие руководителей, ответственных за партийную работу в армии ожидается «с часу на час».
«— Вашим старшим помощником, — продолжал Александр Васильевич, — назначен майор Щербаков. Он и остаётся за вас, а вам придётся, не теряя времени, ехать во главе группы командиров и бойцов в Новогрудок, так как поступило распоряжение командующего войсками округа о переводе туда штаба армии. Откровенно говоря, это очень мало радует: сейчас мы в крупном областном центре, являющемся узлом многочисленных коммуникаций. Недаром здесь в первую мировую войну была ставка русской армии. А главное, местные партийные и советские органы оказывают нам значительную помощь. Переместимся же в небольшой город – там всё будет сложнее. К тому же Новогрудок лежит в стороне от железнодорожной магистрали. Правда, природа там завидная – это ведь Налибокская пуща, воспетая Адамом Мицкевичем.».
Итак, Иванов во главе оперативной группы, состоящей из начальника связи, некоторых штабных работников, также взвода связистов и отделения автоматчиков, отбыл в Новогрудок для развёртывания там основного и запасного командных пунктов.
В день начала войны армейское управление оказалось расколотым: основная часть командиров и часть штаба остались в Могилёве, в то время как другая часть штаба армии застряла в Новогрудке. Запланированные воинские соединения в состав 13А так и не вошли. А это значит, что 13-я армия существовала только на бумаге. Видимо, в Москве не хотели, чтобы в ЗОВО появилась четвёртая по счёту армия, и тянули с её формированием. Ждали…
Интересно посмотреть, что же на самом деле к моменту начала войны представляли собой дивизии и корпуса на этом стратегическом Брестском направлении. За две недели до начала германской агрессии командир 14-го мехкорпуса С.И.Оборин доложил:
«… в дивизиях у нас больше половины красноармейцев первого года службы. Артиллерийские части получили пушки и гаубицы, а снарядами не обеспечены, тягачей пока ещё нет. Материальная часть в танковых подразделениях устаревшая. Автомашин не хватает. Наш парк способен поднять не более четверти личного состава корпуса. А как быть с остальными? Штабы людьми укомплектовались, но сколоченность у них ещё недостаточная. Словом, впереди огромная работа …».
Наступило 18 июня 1941-го, и в штаб ЗОВО пришла шифрограмма Генштаба о приведении войск в боевую готовность. По поводу своей реакции на этот документ генерал Павлов на заседании Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР 22 июля 1941 года заявил следующее:
«Я признаю себя виновным в том, что директиву Генерального штаба РККА я понял по-своему и не ввёл её в действие, то есть до наступления противника. Я знал, что противник вот-вот выступит, но из Москвы меня уверили, что всё в порядке, и мне приказали быть спокойным и не паниковать. Фамилию, кто мне это говорил, я назвать не могу.».
Впрочем, и так понятно, кто мог отдать такой приказ Павлову. Это мог быть только военачальник более высокого ранга, чем начальник Генерального штаба. Таким человеком являлся нарком Тимошенко, которому непосредственно подчинялись командующие войсками военных округов. Естественно, что приказ этот никак не оформлялся, но Павлов и Тимошенко поняли друг друга без бюрократических процедур.
И генерал армии Павлов, и начштаба округа генерал-майор Климовских сделали вид, что никакой директивы Генштаба как бы не было, поэтому исполнять её не следует. Знал ли об этом член Военного совета округа корпусной комиссар Фоминых? Вряд ли. Фоминых занимал свою должность по решению ЦК ВКП(б) и обязан был докладывать туда обо всех чрезвычайных происшествиях в округе. Информировать его означало провалить всё дело. Павлов не стал бы так рисковать.
Только этим можно объяснить тот факт, что Фоминых – второй по рангу человек в окружном управлении избежал судебного преследования. За потерю бдительности его понизили до полкового комиссара (15.07.41). В декабре 1942 года его немного повысят: он станет генерал-майором.
Некоторые читатели могут возразить в том смысле, что приказание Павлову исходило не от Тимошенко, а например, от Ворошилова. Такое преположение следует исключить, так как в вооружённых силах действовало «железное» уставное правило: выполнять приказания только вышестоящего начальника по подчиненности. А Ворошилов перед войной к военному ведомству отношения не имел и работал на гражданской должности в Совнаркоме. Только с началом войны Сталин переведёт его на командную должность. И ещё один веский аргумент: Ворошилов вообще не мог знать о директиве Генштаба, так как на вечернем приёме у Сталина 17 июня 41-го не присутствовал.
Итак, возвращаемся к описанию событий в 4-й армии после 18.06.41 с учётом того, что комокругом Павлов не ввёл в действие директиву Генштаба. За пару дней до немецкого нападения начштаба армии Сандалов посетил 30-ю танковую дивизию из состава 14-го мехкорпуса. Разговор с комдивом он привёл в своей книге:
«Продолжавший сопровождать меня полковник Богданов жаловался, что дивизия оснащена только устаревшими, сильно изношенными танками (174 лёгких танков Т-26. –Г.К.). Половина из них может быть использована лишь в качестве учебных. Большинство имеет на вооружении 45-миллиметровые пушки, но у некоторых остались 38-миллиметровые пушки «Гочкиса» или только пулемёты.
— Бронебойных снарядов очень мало, — продолжал он. В экипажах по одному-два бойца из запасных. Опытных танкистов при формировании дивизии поставили на должности среднего комсостава, командиры танков стали командирами взводов, механики-водители – помощниками командиров рот по технической части. Штабы полков ещё два месяца назад были штабами батальонов.
— По вашему докладу можно сделать вывод, что танковая дивизия стала слабее танковой бригады, из которой она развернулась, — заметил я.
— Между нами говоря, так оно и есть,— доверительно сказал Богданов. – Ведь если бутылку вина разбавить тремя бутылками воды, это будет уже не вино.».
В этом месте справедливо будет заметить, что Семён Ильич Богданов – выдающийся танковый полководец, ставший к концу войны дважды Героем Советского Союза, маршалом бронетанковых войск. Высказывание такого человека – это не просто набор подходящих слов и выражений. Здесь констатация того очевидного комдиву факта, что боеготовность более крупного танкового соединения (дивизии) оказалась ниже боеспособности его прежней таковой бригады. Другими словами, спаянная в дружный и опытный коллектив танковая бригада нанесла бы врагу больший урон, чем наспех собранная танковая дивизия.
Тогда же Сандалов посетил новый кобринский аэродром, где находились командир авиадивизии Белов и начальник района ПВО.
« — Как видите, взлётно-посадочная полоса почти готова, — похвалился полковник Белов.
— Этому полку везёт: получает и новый аэродром, и новую технику, и надёжное прикрытие, — заметил я, глядя в сторону командира района ПВО. Реакция последнего была совершенно неожиданной.
— Вам хорошо известно, — заговорил он с нескрываемым раздражением в голосе, — что у меня, как и в войсках четвёртой армии, зенитные части находятся в окружном лагере под Минском. Ни штаб армии, ни штаб механизированного корпуса, ни авиацию, ни даже себя прикрыть с воздуха в районе Кобрина мне нечем.».
Да, зенитные орудия с полигона в свои войска уже не вернутся. Немцы знали расположение всех полигонов и уничтожали технику бомбовыми ударами, если были уверены в том, что данная техника им не достанется.
Особую озабоченность начштаба 4-й армии вызывала Брестская крепость, где продолжали находиться части 6-й и 42-й стрелковых дивизий и ещё немало других военнослужащих. Между тем, расчёты показывали, что вывод личного состава через единственные крепостные ворота займёт не менее трёх часов. А если враг артогнём разрушит эти крепостные ворота, что тогда? А тогда Брестская крепость превратится в «Брестскую мышеловку».
Поздно вечером в субботу 21 июня в штабе армии командарм Коробков признался:
«— Я, как командующий армией, имею право поднять по боевой тревоге одну дивизию. Хотел было поднять сорок вторую, но посоветовался с Павловым, а он не разрешил…».
Это была роковая ошибка генерала Коробкова. Если бы он вывел из Брестской крепости 42-ю стрелковую дивизию, то мог бы избежать расстрела, но боязнь неприятностей, трусливое поведение во взаимоотношениях с комокругом, перевесили и здравый смысл, и имеющиеся должностные полномочия.
В конце концов, вредительские силы сделали всё, что собирались (запланировали) сделать. Осталось только отрапортовать заинтересованным лицам: Западный Особый военный округ к разгрому готов!
3.2. Киевский Особый военный округ (Юго-Западный фронт)
В отличие от ЗОВО, при анализе состояния дел в КОВО в нашем распоряжении есть ценный источник информации – книга воспоминаний маршала Ивана Христофоровича Баграмяна под названием «Так начиналась война», изданная в 1971 году. Автор книги в начале 1941 года занимал видную должность начальника оперативного отдела окружного штаба. По статусу полковник И.Х.Баграмян был заместителем начальника штаба КОВО генерал-лейтенанта М.А.Пуркаева.
Как пишет Баграмян, свой переход с армейского уровня на окружной он встретил с волнением: «Масштабы работы теперь у меня были огромные. Справлюсь ли?». И в самом деле, поводы для волнений были. КОВО – самый большой по численности личного состава военный округ.
К началу ВОВ в него входили: 5-я армия четырёхкорпусного состава (командарм – генерал-майор танковых войск М.И.Потапов); 6-я армия пятикорпусного состава (командарм – генерал-лейтенант И.Н.Музыченко); 12-я армия трёхкорпусного состава (командарм – генерал-майор П.Г.Понеделин); 26-я армия двухкорпусного состава (командарм – генерал-лейтенант Ф.Я.Костенко).
О каких-либо значимых событиях в штабе округа 18 июня 41-го Баграмян не сообщает. Оно и понятно: почти сразу после отправления директивы Генштаба, нарком Тимошенко позвонит командующему войсками округа генерал-полковнику М.П.Кирпоносу. Нарком даст указание не спешить с выполнением директивы Генштаба от 18.06, поскольку завтра руководству округом поступит приказ, подписанный наркомом обороны и начальником Генштаба. В этом приказе будут даны распоряжения о том, что следует делать незамедлительно, отложив другие текущие дела.
Тимошенко своё слово сдержал. Об этом читаем в книге Баграмяна, который вспоминает о событиях 19 июня 1941 года:
«В то же утро из Москвы поступила телеграмма Г.К.Жукова о том, что Народный комиссар обороны приказал создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь. Предписывалось сохранить это в «строжайшей тайне, о чём предупредить личный состав штаба округа».
У нас всё было продумано заранее. По нашим расчётам, всё фронтовое управление перевезти автотранспортом было не только трудно, но и слишком заметно. Поэтому было решено использовать и железную дорогу. Командующий округом приказал железнодорожный эшелон отправить из Киева вечером 20 июня, а основную штабную автоколонну – в первой половине следующего дня.
— А как насчёт войск? – спросил я у начальника штаба.
— Пока поступило распоряжение относительно окружного аппарата управления. А вам нужно, не теряя времени, подготовить всю документацию по оперативному плану округа, в том числе и по плану прикрытия госграницы, и не позднее двадцать первого июня поездом отправить её с надлежащей охраной в Генеральный штаб. После этого со своим отделом выедете вслед за нами на автомашинах, чтобы не позднее семи часов утра двадцать второго июня быть на месте в Тарнополе.
Я, естественно, выразил удивление, что командование выезжает на командный пункт без оперативного отдела: ведь случись что, оно не сможет управлять войсками, не имея под рукой ни офицеров-операторов, ни специалистов скрытой связи. Но предложение оставить со мной двух-трёх командиров, а остальных вместе с моим заместителем отправить одновременно с Военным советом, не было одобрено Пуркаевым. В этом нет необходимости, пояснил он: к утру 22 июня оперативный отдел будет уже в Тарнополе, а до этого вряд ли потребуется.
— Так что всё идёт по плану, — нетерпеливо махнул рукой генерал, давая понять, что нечего тратить время на разговоры.
Вечером 20 июня мы проводили отправлявшихся поездом, а в середине следующего дня – уезжавших на автомашинах. Невозмутимое спокойствие командования округа, деловитость и чёткость при формировании и сборах в дорогу фронтового управления подействовали на всех благотворно. Особой тревоги никто не проявлял. Кое-кто из административно-хозяйственного аппарата высказал догадку, что это плановый выезд учебного порядка, что не позднее следующей субботы все возвратятся в Киев.
В субботу мы закончили отправку всех срочных документов в Москву. К подъезду штаба округа подкатило несколько автобусов и грузовых машин. Красноармейцы и командиры быстро погрузили документы, карты, столы, стулья, пишущие машинки. Работали весело, слышались шутки, смех.».
Итак, день 18 июня закончился ничем. 19 и 20 июня прошли в суматохе сборов, после чего вечером 20-го крупные командно-штабные чины вместе с группой сопровождения поездом отправились в Тарнополь (Тернополь) на новый командный пункт. Около шести часов вечера 21 июня штабная колонна Баграмяна выехала из Киева и взяла курс на Тарнополь. До начала войны оставалось десять часов. Приказы о боевой готовности в войска так и не были отправлены.
3.3. Одесский Особый военный округ (Южный фронт)
К началу войны войсками ОдОВО командовал генерал-полковник Я.Т.Черевиченко, начальник штаба округа – генерал-майор М.В.Захаров. Основная часть войск округа прикрывала советско-румынскую границу. Крым, который выхода к сухопутной госгранице не имел, защищал 9-й отдельный стрелковый корпус (две стрелковые и одна кавалерийская дивизии).
О том, что директива Генштаба от 18.06.41 до войск ОдОВО не дошла, свидетельствуют, по меньшей мере, два видных советских военачальника. В своей книге «За нами Москва» генерал-полковник, Герой Советского Союза Павел Алексеевич Белов рассказывает о том, как он – командир 2-го кавалерийского корпуса провел отпускное время вместе с семьёй в Одессе, в окружном санатории.
«Стояли чудесные солнечные дни. Мы загорали, купались, ходили на прогулки. Мои маленькие дочки заметно окрепли. Однажды утром я посадил их в лодку. Как сейчас, помню ласковое тёплое море, плеск воды, весёлое, беззаботное настроение. Пора было возвращаться. Пришлось приналечь на вёсла.
— Папа, смотри! – окликнула меня дочь.
К берегу по крутой лестнице быстро спускалась жена, призывно махая рукой. Следом за ней бежал мой шофёр. Радостное настроение сразу угасло. «Отзывают из отпуска», решил я.
Лодка ткнулась носом в песок.
— Война! Немцы напали! – крикнула мне жена. Шофер добавил, что о нападении немцев только что передали по радио.
Я выслушал их сбивчивый рассказ и понял: случилось самое страшное. На пляже загорало много отдыхающих командиров из разных дивизий. Я коротко сообщил им о нападении фашистов и по праву старшего начальника приказал немедленно подготовиться к выезду в свои части.».
Как известно, 22 июня 1941года в 12 часов по радио выступил нарком иностранных дел В.М.Молотов. Значит, до этого времени в Одессе не знали об угрозе германского нападения и войска в боевую готовность не переводили.
Простившись с семьёй, генерал-майор Белов в автомобиле вместе с двумя попутчиками выехал в Тирасполь, в свой 2-й кавалерийский корпус.
«Попутчики мои возмущались вероломством Гитлера, негодовали по поводу внезапного разбойничьего нападения фашистов. Я испытывал такие же чувства. И в то же время думал, что война началась не так уж «внезапно», как это казалось некоторым товарищам. Сообщения о подготовке вражеского вторжения давно уже поступали по различным каналам. А в последнее время сообщений этих стало так много, что просто невозможно было не прислушаться к ним.
Мне, например, было известно, что у нашей границы с Румынией сосредоточено очень большое количество немецких и румынских войск. Обстановка на границе была тревожной. Корпус, которым я командовал, стоял в Бессарабии. В случае войны он одним из первых принял бы на себя удар вражеских войск. Понимая это, мы требовали от подчинённых постоянной бдительности, стремясь как можно выше поднять боеспособность частей.
Меня, как, вероятно, и других военачальников, удивляло то спокойствие и благодушие, с котором в высших инстанциях относились к тревожным событиям. Оставалось надеяться только на то, что в Генеральном штабе знают больше нашего и своевременно примут необходимые меры. Надежда эта не оправдалась.».
Тему боеготовности в ОдОВО затрагивает и другой известный военачальник – генерал армии, дважды Герой Советского Союза Павел Иванович Батов. Его срочно вызвали в Москву на приём к наркому обороны Тимошенко. Батов продолжает:
«… маршал Тимошенко поставил меня в известность о том, что я назначен на должность командующего сухопутными войсками и одновременно командиром 9-го корпуса. При этом маршал ни словом не обмолвился о том, каковы должны быть взаимоотношения с Черноморским флотом, что делать в первую очередь, если придётся срочно приводить Крым в готовность как театр военных действий. Он лишь вскользь упомянул о мобилизационном плане Одесского военного округа, куда организационно входит территория Крыма, и отпусти меня, тепло попрощавшись и пожелав успеха на новом месте службы. Это было 20 июня 1941 года.».
Из этого фрагмента воспоминаний следует, что нарком Тимошенко, отсылая Батова к старым служебным документам, умышленно скрыл смысл и содержание директивы Генштаба от 18.06.41. Приведение войск Крыма в боевую готовность в планы Тимошенко не входило.
На следующий день, 21 июня нового командующего и командира в одном лице встречали на симферопольском аэродроме работники штаба 9-го стрелкового корпуса. Первые впечатления от города:
«Солнце закатилось, и Симферополь отдыхал от изнуряющей жары. Жизнь в городе текла безмятежно, в поведении как граждан, так и военных людей не было ни малейших признаков ожидания тревожных событий …
Едва забрезжил рассвет, явился начальник штаба и, стараясь быть спокойным, сказал:
— Получены данные. Только что противник бомбил города Украины и Крыма.».
Счастливая мирная жизнь закончилась, и война свалилась на голову нежданно-негаданно.
3.4. Прибалтийский Особый военный округ (Северо-Западный фронт)
ПрибОВО с августа 1940 года включал в свой состав территории Латвии, Литвы и Эстонии. Командование и штаб округа находились в городе Рига. В подчинении командующего войсками округа генерал-полковника Ф.И.Кузнецова находились три армии.
8-я армия (командарм – генерал-лейтенант П.П.Собенников) имела в качестве зоны ответственности побережье Балтийского моря до реки Неман на юге. Состав армии: три корпуса, включая 12-й мехкорпус. Южнее от Немана до стыка с 3-й армией ЗОВО госграницу на протяжении 300 км прикрывала 11-я армия (командарм – генерал- В.И.Морозов). Состав армии: три корпуса, включая 3-й мехкорпус, а также три отдельные стрелковые дивизии. В глубине территории округа находилась 27-я армия (командарм – генерал-майор Н.Э.Берзарин). Состав армии: три стрелковых корпуса и отдельная стрелковая бригада.
В ПрибОВО, с точки зрения реакции на директиву Генштаба, ситуация несколько отличалась от того, что происходило в трёх других рассмотренных округах, в которых командование не ввело боевую готовность. Можно говорить о том, что в данном округе имело место исключение из негодного правила. В этом нас убеждает, в частности, знакомство с книгой Николая Васильевича Аввакумова «Первые залпы войны».
В июне 1941 года Н.В.Аввакумов был курсантом полковой школы младших командиров, которой руководил майор Сидоренко. Полк входил в состав 84-й дивизии 11-й армии. Вот описание одного дня из жизни полковой школы:
«18 июня были прерваны занятия и объявлена тревога. Старшина Яновский скомандовал: «Рота, в ружьё!». Командиры взводов доложили майору Сидоренко о наличии бойцов в строю. А затем перед ротой была поставлена задача. Полковая школа должна была марш-броском совершить переход в расположение военного городка. Палатки в лагере не снимались. При себе иметь только крайне необходимое.
Переход совершили за два часа с небольшим. В городке вся техника была приведена в боевую готовность. Нам приказали сжечь все конспекты и наставления. Выдали боеприпасы. После обеда все подразделения полка построились около автомашин, на которых предстояло ехать. Нам объявили, что на днях начнутся армейские учения с боевыми стрельбами, и мы должны выехать в поле для подготовки. К вечеру полк выехал и часа через два- три остановился в сосновом лесу, опушкой выходившему к хлебным полям. Сразу же приказали рыть траншеи для укрытий от авиации.».
О начале войны стало известно после полудня 22-го июня на построении полковых подразделений:
«Когда собрались все, начался митинг. Открыл его старший политрук Неустроев. Он сказал, что гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз. Сейчас идут ожесточённые бои на всей протяжённости границы от Балтийского до Чёрного морей. Врагу удалось на ряде направлений перейти границу и вклиниться на нашу территорию. Нашей дивизии предстоит встретить врага и дать ему достойный отпор. Он сказал, что только что выступил товарищ Молотов. Старший политрук закончил выступление его словами: «Наше дело – правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.».
Николай Авакумов и его товарищи по полковой школе уже в боевой обстановке получат покрытые красной эмалью сержантские треугольники. Читатели вместе с автором книги пройдут полный драматизма и трагизма боевой путь. Хотя в основном это был путь отступления, но у большинства бойцов и командиров было желание сопротивляться и нанести врагу максимально возможные потери.
Свои фронтовые воспоминания Н.В.Аввакумов довёл до последнего боя под селом Белый бор в Ивановской области, когда 21 октября 1941 года он был тяжело ранен. В мирной жизни ветеран войны Авакумов совершил ещё один подвиг: вопреки тяжёлому недугу, он довёл до конца задуманную им книгу в надежде в очередной раз стать полезным людям.
Для нас представляет особый интерес то обстоятельство, что, со слов Аввакумова, в частях и соединениях 11-й армии, начиная с 18 июня, был в форме армейских учений полностью отработан режим боевой готовности. Может ли быть, что Н.Агафонов ошибся в датировке событий?
Всякие сомнения рассеивает книга воспоминаний Василия Прохоровича Агафонова, который к началу войны в звании майора служил в штабе 11А в должности помощника начальника связи. Спустя несколько месяцев, он станет начальником связи 11-ой армии. Руководящий состав 11А выглядел следующим образом: генерал-лейтенант В.И.Морозов – командующий, бригадный комиссар И.В.Зуев – член Военного совета, генерал-майор И.Т.Шлемин – начальник штаба.
В.П.Агафонов конкретно и точно указывает, как были организованы учения:
« Было принято решение: 16-му стрелковому корпусу в составе 188, 5 и 33-й стрелковых дивизий, а также 128-й стрелковой дивизии армейского подчинения занять рубеж обороны вдоль границы, в непосредственной близости от неё, оставив от каждой дивизии в лагерях в районе Казлу-Руды лишь по одному полку; штаб армии передислоцировать из Каунаса на командный пункт в форт №6 (он сохранился ещё со времён первой мировой войны и представлял собой бетонированное помещение с надёжными перекрытиями), там же развернуть и армейский узел связи; войскам выдать боеприпасы.
Покинув лагерь в Казлу-Руде, соединения скрытно заняли оборону вдоль границы с Восточной Пруссией на участке протяжённостью около ста километров. Весь день 19 июня я занимался отправкой имущества и средств связи в форт №6 …».
Утром 21 июня 1941 года в штаб армии прибыло окружное начальство:
« — Не слишком ли открыто сосредоточились у границы? – спросил командующий округом Ф.И.Кузнецов. – Как бы на той стороне не пронюхали об этом. Не избежать тогда неприятностей.
— Мы всё сделали, чтобы наши перемещения не вызвали подозрений. Просто соединения оставили лагерь в порядке учений, — ответил И.Т.Шлемин.
— Руководство одобрило?
— Есть решение Военного совета армии.
— Мне доложили, что и боеприпасы выданы войскам.
— Выданы.
— Пожалуй, поторопились. Осторожнее с ними. Один случайный выстрел с нашей стороны немцы могут использовать, как повод для любых провокаций.
— Понимаем. Люди строго предупреждены.
Несколько секунд оба стояли молча, уставившись друг на друга. Высокий, статный генерал Кузнецов и маленький, бритоголовый, но покоряющий своим спокойствием генерал Шлемин.
Кузнецов нервно то надевал, то снимал перчатки.
— Запутанная обстановка. Страшно запутанная.
Командующий округом направился к выходу. Был заметно расстроен, шёл углублённый в свои мысли, ничего не замечал. Уже сидя в машине, что-то собирался сказать начальнику штаба армии, но промолчал и только махнул рукой:
— Ладно!
Конкретных указаний он не дал. Но мы были довольны тем, что боеприпасы остались в войсках. Через два часа я выехал в форт №6.».
Нетрудно понять, что Ф.И.Кузнецов выполнил свой долг и своевременно передал в штабы трёх армий ПрибОВО директиву Жукова о приведении войск в боевую готовность. Однако, он не предвидел, что командование и штаб 11А не станут ждать дальнейших указаний из штаба округа, а без подсказок выполнят все мероприятия по боеготовности.
Такой самостоятельности Кузнецов не ожидал, чем и объясняется его нервозное поведение. Говоря о «страшно запутанной обстановке», Кузнецов имел в виду совсем не обстановку на госгранице. Его беспокоило, как он сам будет теперь выглядеть в глазах наркома Тимошенко. Ситуация в 11А вышла из под контроля Кузнецова, но изменить эту ситуацию он был не в состоянии, поскольку директиву Генштаба никто не отменял. Тем не менее, вспоминая устные указания Тимошенко, комокругом не мог не думать о негативных последствиях для себя лично. Похоже на то, что немцев он боялся меньше, чем Тимошенко.
О том, что нарком Тимошенко довольно строго относился к личной инициативе командующих округами, свидетельствует нижеследующий фрагмент из книги Николая Дмитриевича Яковлева под названием «Об артиллерии и немного о себе». Автор книги в звании генерал-полковника служил в КОВО в должности начальника артиллерии округа. Однако за сутки до начала войны он получил приказ о своём назначении на должность начальника Главного артиллерийского управления (вместо маршала Кулика). Н.Д.Яковлев вспоминает:
«21 июня около 14 часов приехал в Москву. Буквально через час уже представился наркому обороны Маршалу Советского Союза С.К.Тимошенко …
Во время нашей короткой беседы из Риги как раз позвонил командующий войсками Прибалтийского военного округа генерал Ф.И.Кузнецов. Нарком довольно строго спросил его, правда ли, что им, Кузнецовым, отдано распоряжение о введении затемнения в Риге. И в ответ на утвердительный ответ распорядился отменить его.».
На самом деле, следует понимать, что никакой случайный выстрел к международной напряжённости привести не мог. В реальности, вдоль всей линии разграничения (линии госграницы) простиралась зона ответственности Пограничных войск НКВД СССР шириной 10-15 км (иногда больше или меньше в зависимости от рельефа местности). Заходить в пограничную зону армейские формирования и отдельные граждане не имели права.
Если бы такие попытки со стороны военных возникали, то сразу поступал бы сигнал в Москву. Поскольку нарком внутренних дел Л.П.Берия выдавать приказы армейскому начкомсоставу не имел права, то дальше последовал бы его доклад Сталину. Все заинтересованные лица знали о такой последовательности событий, поэтому в пограничную зону никто, кроме вражеских агентов и перебежчиков, не проникал.
Естественно, что такая же пограничная зона была закреплена за немецкими пограничниками. Таким образом, по обе стороны от линии госграницы простиралась буферная пограничная зона шириной 20-30 км. Но выстрелы там звучали, и не единожды.
Если, например, наши пограничники, находящиеся «в секрете», обнаруживали человека (или группу людей), проникшего на нашу территорию, то они имели право открывать огонь на поражение при невыполнении приказа поднять руки вверх и сдаться.
Затем наш уполномоченный представитель информировал немецкую сторону о пограничном инциденте и предлагал забрать тело (или тела). Разумеется, что при отсутствии документов немецкие представители могли при желании заявить, что это – не наши люди, забирайте тела себе.
Бывало, что немецкие спецназовцы проникали на нашу территорию, убивали советских граждан и уносили их тела на свою сторону. Теперь немецкие пограничные власти обращались к нашим представителям с предложением забрать тела нарушителей немецкой границы. Короче говоря, охрана своей границы во всём мире считалось делом почти священным, и инциденты подобного рода не привлекали к себе особого внимания. Тем более, если убитыми оказывались обычные контрабандисты.
Необходимо также правильно понимать, что если в мирное время наши воинские части выдвигались по приказу командования к госгранице (например, в случае учений), то это означает, что они занимали позиции и укрепления перед пограничной зоной, то есть за 10-15 км от промаркированной линии разграничения.
Какие дополнительные выводы можно сделать из высказываний и поведения генерала Ф.И.Кузнецова? Вывод главный: Наркомат обороны СССР сумел каким-то образом добиться смены приоритетов. Задача обеспечения обороноспособности страны отошла на второй план, стала второстепенной. Основным приоритетом стало недопущение каких-либо действий, способных вызвать ответную реакцию немецкой стороны. Возобладала гипертрофированная боязнь ненароком насторожить, разозлить немцев. Предписывалось сидеть тихо и не поддаваться на провокации.
Гигантская военная машина гитлеровцев уже вплотную приблизилась к нашим границам, а командующий войсками пограничного округа опасается случайных выстрелов, которые могут разозлить немцев до такой степени, что в ответ они начнут военные действия.
Каким путём возглавляемое Тимошенко оборонное ведомство сумело так изменить сознание большинства командиров и командующих? Ответ известен: если где-либо в войсках слышались голоса, призывающие выйти из режима пассивного ожидания и приступить к реальным шагам по защите наших рубежей, то Наркомат обороны тотчас же направлял туда свою комиссию.
Комиссия делала проверку и приходила к выводу об имевших место паникёрских настроениях. Если обвиняемые с таким выводом соглашались и обещали исправиться, то их оставляли в покое. В противном случае из Москвы поступали приказы о взысканиях и кадровых решениях.
Всё это подводило командные кадры Красной Армии к вредной мысли о том, что в целях самосохранения и сохранения своих должностей, лучшей тактикой будет следование указаниям из Москвы. Активничать и проявлять инициативу не следует. В противном случае, всех «умников» и строптивцев ожидает наказание.
В итоге получается, что только одна армия генерала Морозова, в отличие от всех других армий приграничных округов, во всеоружии встретила врага в первый день войны. Можно представить себе, как изменилась бы ситуация в этот день, если бы по примеру 11А все остальные армии получили положенное по штату вооружение (и боеприпасы), заминировали танкоопасные направления и заняли оборонительные позиции.
Сталин был уверен в том, что его распоряжение о приведении в боевую готовность войск, задействованных в прикрытии госграницы, будет своевременно исполнено. До германского вторжения оставалось более трёх суток. Этого времени вполне достаточно для того, чтобы вернуть в войска полевую и зенитную артиллерию и подготовить авиацию к внезапному нападению. Однако, Тимошенко с Жуковым почему-то думали и поступали иначе. В результате их саботажа войска остались без артиллерии и авиационного прикрытия.
Опасаться спровоцировать Германию на военный конфликт к этому времени уже не приходилось. И военная разведка, и разведка по линии НКВД-НКГБ докладывали о многомиллионной массе немецких войск, покинувших места своей постоянной дислокации и вместе с вооружением и техникой продвигавшейся к границам СССР. И теперь скажите, кто проигнорировал опасность нападения: Сталин или Тимошенко в паре со своим заместителем по НКО Жуковым?!
Понятно, почему Жуков никогда и нигде не признавался в существовании директивы от 18.06.41, ибо ему нечего было ответить на вопрос: Почему она не была исполнена? Более того, и сам документ и любые сведения о нём были изъяты из архивов во времена СССР. Только при этих условиях можно было назвать Сталина главным виновником трагедии 22 июня 1941 года.
Оценивая в положительном смысле деятельность командования и штаба 11А, следует уточнить, что надёжно прикрыть свой участок фронта, не пропустить наступающего врага армейские соединения могут только при условии, что и соседние армии проявляют аналогичную стойкость. Если же соседние армии плохо и несвоевременно подготовились к обороне, то гитлеровцы начинают в наибольшей степени воздействовать именно на такие армии, вынуждая их к отступлению. Тогда стойкая армия оказывается в ситуации, когда её фланги становятся открытыми для продвижения противника с целью окружения той армии, которая остаётся на исходных позициях.
В этих условиях и стойко обороняющиеся армейские соединения также вынуждены будут отступать, чтобы выровнять фронт и не допустить полного уничтожения или пленения личного состава. Тогда появится возможность закрепиться на новых рубежах и, получив подкрепление, выстроить новую линию обороны.
С точки зрения справедливости, хотелось, чтобы руководство страны узнало и как-то отметило тот факт, что управление 11-й армии, руководствуясь государственными интересами, в единственном числе привело армейские части и соединения в состояние боевой готовности.
Чтобы проверить свою возникшую догадку, автор данной книги составил список командующих армиями, которые к началу войны дислоцировались в европейской части страны. Затем по каждому командарму был по датам проанализирован список их наград. Оказалось, что за летние бои только командарм-11 В.И.Морозов 15 августа 41-го был награждён орденом Красного Знамени. И произошло это ровно через неделю после того, как И.В.Сталин был утверждён в должности Верховного Главнокомандующего Вооружёнными силами Советского Союза. Награждение других командармов стало происходить на заключительном этапе Московской битвы.