О положении дел на Балтийском флоте можно узнать из воспоминаний адмирала Николая Николаевича Амелько, который накануне войны был командиром учебного корабля «Ленинградсовет». Вот слова адмирала:

«О приближении войны мы уже знали довольно точно. 18 июня я с кораблём и курсантами был в Таллинне. Вместе с преподавателем училища, который руководил практикой, капитаном 2-го ранга Хайнацким мы были в ресторане «Конвик», что на улице Торговая. Вдруг приходит шифровальщик и шепчет мне, что пришла шифрограмма из Москвы, зашифрованная моим командирским кодом. Срочно пошёл на корабль, достал из сейфа командирский код и расшифровал: «Флотам боевая готовность. Всем кораблям немедленно возвратиться на свои базы по месту постоянной дислокации». Дал команду срочно готовить корабль к выходу.».

С началом войны учебный корабль «Ленинградсовет» стали использовать в качестве транспорта, осуществлявшего перевозку боеприпасов, продовольствия и военного снаряжения защитникам Таллинна. В конце августа 41-го по приказу Ставки ВГК началась операция по перебазированию БФ из Таллинна в Кронштадт и Ленинград. Николай Амелько описывает в свой книге этот полный драматизма и героизма переход, за который командир «Ленинградсовета» получил орден Красного Знамени и звание капитан-лейтенанта. Отмечены его заслуги по спасению экипажей погибших кораблей.

В период Ленинградской блокады Николай Амелько не жалел себя, действовал самоотверженно и эффективно, за что удостоен ордена Нахимова. После окончания учёбы в Академии Генштаба проходил службу на высоких командных должностях.

Таким образом, в плане реализации директивы Генштаба можно поставить знак «плюс» возле названия Краснознамённый Балтийский флот. В отличие от последнего, самый молодой в стране Северный флот, созданный в 1940 году, богатых традиций не имел. Но здесь нам повезло в том смысле, что имеется возможность получить нужную информацию от самого командующего СФ Арсения Григорьевича Головко. Точнее, речь идёт о его книге воспоминаний под названием «Вместе с флотом», написанной в 1960 году, за два года до смерти автора. Сам автор хорошо запомнил слова Сталина о важной роли СФ, сказанные во время назначения Головко на ответственную должность:

«— Там сейчас нет порядка и дисциплины, комфлот лишь спорит с рыбаками, а дело стоит – сказал И.В.Сталин. – Между тем, театр большой величины, очень сложный, открытый, по-настоящему океанский простор, не в пример Балтике и Чёрному морю. И не надо забывать, что во время первой мировой войны связь между западными государствами и Россией была более обеспеченной по северному направлению, нежели через балтийские порты …».

А.Г.Головко сообщает, что о начале войны было известно «за пять суток до официального сообщения о нападении гитлеровцев». Если, начиная с 22 июня, отсчитать пять дней назад, то получается 18 июля. Автор продолжает:
«… мы не зря торопились с боевой подготовкой; не зря отрабатывали многое, что приучило людей быть собранными, бдительными в любой момент. В частности, не зря воспользовались возможностью, которую предоставили условия перевода всего флота из одной оперативной готовности в другую … Вот почему и не захватили нас врасплох действия гитлеровцев.».

А вот и конкретные действия: «перевод флота на повышенную готовность сопровождается большой приёмкой оружия, боеприпаса, продовольствия, сдачей учебных принадлежностей и всего имущества, ненужного для военного времени».
Адмирал Головко рассказывает далее, как прошла ночь с 21 на 22 июня:
«Пока размышляли над сводкой, принесли телеграмму особой срочности … В ней сообщалось, что немецко-фашистское командование стянуло войска (около двухсот дивизий) к нашей границе, и что с часу на час надо ожидать их вторжение на территорию Советского Союза. Нам предписывалось перевести все части флота на боевую готовность номер один.

Фактически – флот уже в готовности. Остаётся только ждать, когда последует сигнал о всеобщей мобилизации, принять положенные по мобплану различные вспомогательные суда и помещения, а также принять запасников, приписанных к флоту.».

О том, как всё происходило на Черноморском флоте, адмирал Николай Ефремович Басистый написал в книге воспоминаний под названием «Море и берег». Накануне войны он в звании капитана 2-го ранга командовал крейсером «Червона Украина», входившего в эскадру кораблей Черноморского флота. Место действия – база ЧФ в Севастополе.

14 июня 41-го начались флотские учения. Пятеро суток крейсер был в море, проводил стрельбы и орудиями главного калибра, и зенитными орудиями. 19 июля корабль вернулся в Севастополь. Получается, что нарком Н.Г.Кузнецов и Главный морской штаб ВМФ по своему собственному графику провели учения с боевыми стрельбами.

По прибытии в гавань командир крейсера обнаружил некоторые положительные моменты, свидетельствующие о получении директивы Генштаба:
«Уж очень быстро удовлетворялись все наши заявки на пополнение запасов. И не только наши. От одного корабля баржи спешили к другому. А раньше, бывало, ждёшь их, ждёшь … Не помнилось также, чтобы когда-нибудь по окончании столь больших учений оставалась оперативная готовность номер два. А такая готовность, безусловно повышенная с повседневной, была объявлена всему флоту.».

В субботу 21 июня часть личного состава получила разрешение для увольнения на берег. После недельного отсутствия вернулся к семье и Н.Е.Басистый, получив на это разрешение от командира крейсеров капитана 1-го ранга С.Г.Горшкова.

«Ночью я проснулся от пушечной стрельбы и тревожных гудков. Прислушался и мигом вскочил с кровати, поняв, что в Севастополе даётся сигнал большого сбора. По такому сигналу флот немедленно принимает готовность к боевым действиям. Снова учения? Тороплюсь одеться и почему-то уже точно знаю – нет, тревога не учебная, для учёбы не тот час.

— Война, Тамара! – говорю жене.
Выскочил из дому и побежал с холма вниз, к берегу бухты. Бежал по непривычно тёмным улицам – повсюду в Севастополе было погашено уличное освещение. Спереди и сзади слышался топот ног – ночью моряки по тревоге спешили на корабли.».

Из дальнейшего повествования следует, что Басистый прибыл на свой корабль незадолго после полуночи. Здесь ему доложили, что есть распоряжение Военного совета ЧФ открывать зенитный огонь на поражение в случае появления чужих самолётов. Крейсер «Червона Украина» к бою был готов: когда около трёх часов ночи в небе появились неизвестные самолёты, по ним открыли зенитный огонь.

Слова Н.Е.Басистого подтверждает другой участник тех же событий на ЧФ. Это – Николай Павлович Белоруков со своей книгой «Боевыми курсами. Записки подводника». Автор воспоминаний в 1937 году окончил Ленинградское Высшее военно-морское училище и накануне войны занимал должность старшего помощника командира подводной лодки С-31 («Сталинец»). Речь идёт о мощной и передовой во всех отношениях подлодке океанского класса.

По интересующей нас теме Н.Белоруков сообщает следующее:
«18 июня на флоте закончилось большое учение. Корабли эскадры возвратились в главную базу – Севастополь. Мы в это время уже несли боевое дежурство на базе. В субботу 21 июня на всех кораблях флота, как обычно, шла большая приборка. Ничто не предвещало грозы …

Наша подводная лодка, как и все корабли флота, находилась в повышенной боевой готовности. На лодку приняли и погрузили все необходимые для выхода в море и боевых действий запасы: боевые торпеды, артиллерийский боезапас, соляр, масло, патроны регенерации, кислород, воздух высокого давления, пресную воду и продукты (кроме скоропортящихся). Заряд аккумуляторной батареи поддерживали на уровне не менее 80 процентов. Все механизмы и оружие находилось в исправности.».

После окончания всех необходимых работ старпом Николай Белоруков получил разрешение на увольнение и отправился к семье (жене и дочке). «Среди ночи из репродуктора раздался сигнал «большого сбора»: «Всем военнослужащим возвратиться на корабли и части». Я быстро оделся и выскочил на улицу. Город был погружён в темноту и сон. С Константиновского равелина раздавались одиночные артиллерийские выстрелы.».

Когда в 3:15 в небе Севастополя появились неопознанные самолёты, артиллеристы подлодки открыли зенитный огонь из 100- миллиметрового орудия. В порядке обобщения Н.П.Белоруков приходит к следующему заключению:
«Война не застала нас врасплох. Пусть никто пока ещё не говорил о войне с фашистской Германией, но мы нутром ощущали, что она началась. Мы были к этому готовы, не напрасно же в бригадах подводных лодок и на всём флоте стали часто проводиться учения по отработке боевой готовности номер один, а в Севастополе отрабатывали сигнал «большого сбора» и затемнение города.

В первые часы войны под ударами авиации противника по нашим военно-морским базам ни один из наших флотов – ни Северный, ни Балтийский, ни Черноморский – не потерял ни одного корабля. Все флоты находились к этому времени в боевой готовности номер один, объявленной народным комиссаром Николаем Герасимовичем Кузнецовым.

Своевременное обнаружение самолётов противника, высокая боевая готовность кораблей и береговых частей, дружный артиллерийский огонь береговой и корабельной артиллерии, а также своевременное затемнение Севастополя сорвали налёт вражеской авиации, которая, по замыслам немецкого командования, должна была минами заблокировать наши боевые корабли в севастопольских бухтах. Попав под шквальный зенитный огонь, фашисты сбросили мины где попало.».

К вышесказанному трудно ещё что-либо добавить, кроме того, что автор книги о подводниках, став командиром подводной лодки «Сталинец», воевал хорошо, заслужил многие государственные награды. В мирное время получил академическое военное образование и дослужился до контр-адмирала ВМФ.

Итоговый вывод: все три флота 18 июня получили из Главного морского штаба (начштаба адмирал И.С.Исаков) приказ о введении повышенной боеготовности, что и было исполнено. После совещания у Сталина вечером 21 июня 41-го нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов дополнительно направил шифрограмму о введении боеготовности номер один в связи с тем, что нападение Германии ожидается «с часу на час». Вот почему немецкое нападение ожидалось и никого не застало врасплох.

Нескольку слов следует сказать о боеготовности Пограничных войск НКВД СССР. Здесь всё проще, поскольку погранзаставы всегда находятся в режиме постоянной готовности. Это значит, что бойцы и командиры видят свой долг в том, чтобы с оружием в руках встретить любого нарушителя государственной границы.

И всё-таки, есть ли признаки того, что структуры Погранвойск на местах получили недвусмысленные сигналы о скором нападении врага? Ответить на этот вопрос помогут воспоминания Андрея Матвеевича Андреева. Полковник Андреев перед войной служил начальником 5-го Сестрорецкого Краснознамённого пограничного отряда, который «выполнял боевую задачу по охране советской государственной границы на Карельском перешейке севернее Ленинграда».

В своей книге «От первого мгновения – до последнего» А.М.Андреев сообщает, что в субботу 21 июня приступили к выполнению дополнительных мероприятий по защите границы от возможной агрессии:

«В течение ночи на 22 июня 1941 года, выполняя полученный приказ, пограничные заставы нарядами в составе не менее трёх-пяти пограничников прикрыли основные вероятные направления наступления противника (перекрёсток, узлы дорог, отдельные высотки, межозёрные дефиле), промежутки перекрывались подвижными дозорными постами.». В тот же день была произведена эвакуация в тыл семей военнослужащих.

«В 5:00 22 июня сотни немецко-фашистских орудий внезапно обрушили свой огонь на наши пограничные заставы и районы, подготавливаемые инженерно-сапёрными частями округа к долговременным укреплениям. Наиболее сильный огонь был сосредоточен по району пограничной заставы, расположенной на высоте северной окраины города Энсо, и штабу пограничного отряда. Несколько снарядов крупного калибра попали в основное здание штаба пограничного отряда. После короткого, но сильного огневого налёта противник на широком фронте при поддержке артиллерийско-миномётного огня атаковал наши пограничные заставы.

Так как личный состав застав, комендатур и штаба отряда в ночь на 22 июня 1941 года был выведен из застав и занял основные и запасные позиции, мы в этот час потерь от огня противника не имели, а все его атаки отбили.».

Просто поразительно, насколько велик контраст между положением дел на флотах и в погранвойсках с тем, как исполнялись указания Сталина в приграничных военных округах. Тимошенко с Жуковым очень постарались, чтобы война обрушилась на страну внезапно утром 22 июня 41-го с тяжелейшими трагическими последствиями.
Именно «мы с наркомом», саботируя решение высшего руководства страны, внушали командным кадрам Красной Армии мысль о том, что немцы не решатся напасть на нас в ближайшее время, и потому следует не паниковать и не поддаваться на провокации.

Жуков хорошо понимает, что невыполнение указания Сталина о приведении войск приграничных округов в боевую готовность – основная причина поражения Красной Армии на начальном этапе ВОВ. И вина за это ложится на него и Тимошенко. Вот почему Жуков делает вид, что никакой директивы Генштаба от 18.06.41 в природе не существовало, и он о ней ничего не знает. А раз так, то виноват Сталин, который верил фальшивым заверениям Гитлера, и до самого последнего момента ничего значимого в плане обороны не предпринимал.

Такое видение военной истории пришлось по душе Хрущёву, чтобы для собственной выгоды повесить на вождя тяжкие обвинения. Жукову, однако, досадно, что полную картину маслом «портит» тот факт, что Военно-морской флот под командованием наркома Н.Г.Кузнецова был приведён в состояние полной боеготовности и немедленно дал отпор агрессору. Да и Пограничные войска НКВД СССР с первой минуты вторжения и до последнего патрона удерживали занимаемые позиции в ожидании, когда им придёт на помощь войсковая подмога. В этом причина того, что Жуков до конца своих дней испытывал неприязнь и к ВМФ, и к НКВД, и неприязнь эта переносилась также на их руководителей: на Н.Г.Кузнецова и на Л.П.Берию.

В своих поздних воспоминаниях Жуков рассказывает, как его поставили во главе группы генералов, которая, якобы, производила арест Берии в Кремле 26 июня 1953 года. На самом деле, никакого ареста не было, так как Берия был убит в штабе Московского района ПВО. Подобности на эту тему читайте в книге «Кто же на самом деле организовал убийство Сталина и Берии?».
Хотя ареста Берии по факту не было, и рассказ Жукова – плод его фантазии, тем не менее, рассказ этот интересен с психологической точки зрения. В нём раскрывается осознанное желание Жукова расправиться с руководителем МВД (прежнее наименование организации – НКВД).

В 1956 году дошла очередь и до Н.Г.Кузнецова. Нашёлся и подходящий повод: В декабре 1955 года в Севастопольской бухте взорвался и затонул линкор «Новороссийск». Ответственность за трагедию министр обороны Жуков при поддержке Хрущёва возложил на главнокомандующего ВМФ СССР адмирала Кузнецова. И это при том, что Кузнецов в момент трагедии официально находился в лечебном отпуске и должностных обязанностей не исполнял. Его в 52 года уволили с понижением и «без права работать на флоте». Всё это похоже на расправу над неугодным работником.

В целом, во время пребывания в должности министра обороны Жуков чётко продемонстрировал своё пренебрежение к морским делам и флотским традициям. Не секрет, что и моряки относились к нему соответственно. Свидетельством тому – этот отрывок из книги воспоминаний адмирала Н.Н.Амелько:

«Г.К.Жуков командовал Ленинградским фронтом 27 дней. Некоторые исследователи ВОВ говорили и ещё сейчас говорят, что Жуков «спас» Ленинград. Блокада города длилась 900 дней. Абсурдно утверждать, что за 27 дней его командования Ленинградским фронтом он спас Ленинград от блокады, тем более в начале войны. Если говорить о личностях, то это сделал Л.А.Говоров.

Я хорошо знал Г.К.Жукова. Будучи командующим ТОФ, лично ему подчинялся. Признаю его, как организатора остановки отступающих войск на Волге, несмотря на жёсткие методы действий Жукова при этом. И, конечно, не признаю его как «гениального» полководца, «спасшего Россию».».

Не отрицая права каждого человека на своё собственное суждение по тому или иному вопросу, считаем, тем не менее, принять во внимание следующее. В ходе ВОВ войсками Ленинградского фронта командовали: М.М.Попов, К.Е.Ворошилов, Г.К.Жуков, И.И.Федюнинский, М.С.Хозин, Л.А.Говоров. И всё это время неизменным первым членом Военного совета фронта являлся Андрей Александрович Жданов – первый секретарь Ленинградского горкома и обкома ВКП(б).

А.А.Жданов занимал уникально высокое положение в иерархии власти, будучи по должности одновременно членом Политбюро и секретарём ЦК партии. Это давало ему право в любое время звонить по неотложным делам лично Сталину. Такой возможности не имел никто из перечисленных выше лиц командного состава. Со своей стороны, вождь по необходимости звонил в первую очередь Жданову, поскольку не было никого, кто бы лучше него был информирован о положении дел на Ленинградском фронте, а также в городе и области.

Ранее мы цитировали высказывания видных военачальников Бирюзова и Ерёменко, которые возлагали лично на Сталина вину за то, что вождь, якобы, до последней минуты не отдавал распоряжение о приведении войск в боевую готовность. Дело, однако, в том, что ни Бирюзов, ни Ерёменко в июне 41-го не работали в центральных аппаратах Генштаба или Наркомата обороны СССР. Их убеждения основывались не на личном опыте, а на утверждениях хрущёвской пропаганды.

В связи с этим обстоятельством, нас особенно интересуют мнения тех, кто в то время жил и работал в Москве на ответственных должностях в НКО или в Генштабе, и об армейских делах знал не понаслышке.

Свою книгу воспоминаний маршал Александр Михайлович Василевский назвал «Дело всей жизни». Будучи верным «солдатом партии», маршал не посмел отклониться от догм партийного руководства, согласно которым трагедия 22 июня 1941 года накрепко связана с именем Сталина. Вот и Василевский заключает, что «в результате несвоевременного приведения в боевую готовность Вооружённые силы СССР вступили в схватку с агрессором в значительно менее выгодных условиях и были вынуждены с боями отходить вглубь страны».

Тем не менее, чуть ниже на той же странице маршал констатирует, что «неправильно объяснять неудачное начало войны исключительно ошибками Сталина». Чьи ещё ошибки он имел в виду? Знал ли Василевский о директиве Жукова от 18.06.41 и её фактическом неисполнении? Несомненно, знал, так как в Оперативном управлении Генштаба он отвечал за Северо-Западное стратегическое направление. Так что шифрограммы в военные округа направлялись при его непосредственном участии.

Как Василевскому выразить в своей книге отношение к тому, что Жуков сам не выполнил сталинское указание о приведение в боеготовность войск приграничных округов, а потом без тени смущения обвинил вождя в бездействии? Где честь, где порядочность?

Василевский решил эту непростую задачу весьма оригинальным способом. В этом может убедиться каждый, кто внимательно ознакомится с содержанием его книги. Позиция маршала такая: правду сказать не могу, но и поддерживать хрущёвско- жуковскую ложь о Сталине не буду.

Что делает Василевский? Он не жалеет самых превосходных и тёплых слов о своём учителе – Б.М.Шапошникове, о его высоких профессиональных и моральных качествах. Находятся у него похвальные слова и о К.А.Мерецкове, пришедшем на должность начальника Генштаба после Шапошникова. А как он оценивает деятельность генерала армии Г.К.Жукова в бытность того начальником Генштаба Вооружённых сил РККА? А никак. Если уж быть совсем точным, то в главе «Последние мирные месяцы» Жукову посвящено одно предложение: «Вернулся я на работу (после болезни, — Г.К.) как раз в тот день, когда вместо К.А.Мерецкова на пост начальника Генштаба был назначен генерал армии Г.К.Жуков.». Больше в этой главе имя Жукова ни в каком-либо возможном контексте не упоминается.

Кстати, сам Мерецков тоже знал правду о Жукове. Будучи в то время замнаркома обороны, он отвечал за боевую подготовку войск и потому обладал информацией о директиве Генштаба от 18.06.41. Примечательно, что в своей книге «На службе народу», изданной в 1968 году, он ни слова не сказал о причастности Сталина к трагическим событиям начала войны. Ограничился общей фразой: «Запоздалое оповещение округов и войск явилось одной из причин наших неудач в начальный период Великой Отечественной войны.».

Получается, что знаменитые полководцы и маршалы Советского Союза К.А.Мерецков и А.М.Василевский со знанием дела говорят о запоздалом приведении войск в боевую готовность, но ответственность за это исключительно на Сталина не возлагают.