14 июля 41-го К.К.Рокоссовский, оформив после трёх недель боёв процедуру передачи командирских полномочий генералу А.Г.Маслову, покинул командный пункт 9-го механизированного корпуса, чтобы отправиться в Москву за новым назначением. По предварительной информации ему предстояло сменить корпус на армию. Путь в Москву лежал через Киев. Вечером того же дня он по принятой форме представился М.П.Кирпоносу – командующему войсками Юго-Западного фронта. Помимо выполнения необходимого ритуала, визит к комфронта диктовался и прагматическими соображениями: только он мог распорядиться о выделении Рокоссовскому самолёта (или места в самолёте) для полёта в Москву. Вылет состоялся утром 15 июля 41-го.

По прибытии в Генштаб Рокоссовского ждало разочарование: никакой армии ему не предложили. Все фронтовые резервы были задействованы, свободных войск в наличии не было. Возможно, что в штабе ЮЗФ имеется более полная информация о положении войск, но, вероятнее всего, придётся в основном полагаться на личную инициативу.

В Генштабе Рокоссовскому была поставлена задача сформировать в районе города Ярцево эффективную группу войск, чтобы исключить дальнейшее продвижение гитлеровцев в сторону Вязьмы. Таким образом, Рокоссовский становился не командующим армией, а командующим группой войск. Тем не менее, переход с командирской должности на должность командующего – это значительное повышение статуса. Появляется возможность продвигаться по карьерной лестнице вплоть до командующего фронтом.

Впрочем, сам Рокоссовский иллюзий не строил. Его больше обрадовала возможность перед отбытием на ЮЗФ отобрать и взять с собой группу командиров. Желающие нашлись быстро. В Генштабе на должностях операторов работали сравнительно молодые капитаны, майоры и подполковники, которые тяготились своей «канцелярской службой» и мечтали о переводе в действующую армию. Рокоссовский вспоминает:

«Генеральный штаб выделил в моё распоряжение две машины со счетверёнными зенитными пулемётными установками и расчётами для них, радиостанцию и небольшую группу командиров. К вечеру того же дня новое «соединение» прибыло на фронт. Командный пункт маршала С.К.Тимошенко располагался в Касне. Пошёл представиться и уточнить задачу. Маршал встретил приветливо, познакомил меня с членом Военного совета фронта Н.А.Булганиным и начальником политуправления Д.А.Лестевым».

Ни в Москве 16 июля, ни у Тимошенко на его КП около Вязьмы 17 июля, при разговоре с Рокоссовским никто не знал точного положения линии фронта вокруг Смоленска. Отчасти это объясняется скоротечностью событий, ибо соединениям Красной Армии пришлось здесь иметь дело не с пехотой Вермахта, а с мобильными танковыми группами. Из-за этого сведения нашей разведки страдали неточностью и недостоверностью. Территории, считавшиеся сегодня свободными от врага, утром следующего дня оказывались занятыми танковыми или моторизованными войсками гитлеровцев. Личный состав этих войск под действием возбуждающих наркотиков мог длительное время вести боевые действия без сна и отдыха.

Как на самом деле развивались события вокруг Смоленска после падения Минска? Поскольку этот старинный русский город располагался на кратчайшем пути к Москве, то его захват становился первоочередной задачей германского командования. Г.Гудериану – командующему войсками 3-й танковой группы было досадно, что не его войска, а войска 2-й танковой группы Г.Гота первыми вошли в Минск, хотя шансы Гудериана были более предпочтительными.

Для последнего вывода основания имелись. Во-первых, под командованием Гудериана находились три танковых корпуса, то есть на один танковый корпус больше, чем у Гота. Во-вторых, Гудериан шёл по более короткому маршруту (по автостраде Брест-Минск), в то время как войска Гота двигались к столице Белоруссии окружным путём через Прибалтику. Короче, Гудериан считал делом чести первым войти в Смоленск. С этой целью он убедил командование в Берлине в том, чтобы именно один из его танковых корпусов перемещался к Смоленску по автостраде Минск-Смоленск. Гот против такого решения, как будто, не возражал. Этому военачальнику были по душе более длинные, окружные пути, поэтому он повернул свои войска на север от Минска, чтобы подойти к Смоленску с запада и с севера.

Как пишет Гот, «39-й танковый корпус получил задачу – обойдя Березину с севера и повернув на восток, овладеть Витебском, а 57-й танковый корпус – пройдя севернее озера Нарочь, захватить переправы в районе Полоцка». Гудериан, со своей стороны, направил свой мощный 47-й танковый корпус на захват Смоленска с южного направления. Два других его танковых корпуса (24-й и 46-й) должны были овладеть Рославлем и Ельней, после чего, по плану командования, двигаться в район восточнее Ярцево. Другими словами, планировался «котёл под Смоленском» по примеру «котла под Минском».

Продвижению войск Гота на север препятствовала 22-я армия генерал-лейтенанта Ф.А.Ершакова, которая формировалась в Уральском военном округе и состояла из двух стрелковых корпусов (51-го и 68-го). Довести армию до штатного трёхкорпусного состава так и не успели. 29 июня 41-го войска армии заняли оборону в Себежском и Полоцком укрепрайонах. Полоса обороны армии со штабом в городе Невель растянулась на 250 км, и первоначально в зону её ответственности входил и город Витебск.

Танковые корпуса Гота и Гудериана атаковали также части и соединения 20-й армии Западного фронта. Армия была сформирована в июне 41-го на базе управления Орловского военного округа и войск Московского военного округа. Командармом-20 стал генерал-лейтенант П.А.Курочкин – бывший командующий войсками Орловского военного округа.

Задачу обороны такого важного с точки зрения логистики города, как Смоленск, советское командование возложило на 19-ю армию. Армия эта под командованием генерал-лейтенанта И.С.Конева сформировалась в Северо-Кавказском военном округе. За три недели до начала войны началась переброска войск армии на Украину в район города Черкассы. Такое решение отвечало установке Тимошенко и Жукова на то, что немцы, в первую очередь, заинтересованы в захвате Украины.

Угрожающее положение на Московском стратегическом направлении потребовало немедленной переброски войск 19-й армии на Западный фронт. В состав армии входили 6 стрелковых дивизий. Сила немалая, но переброска такой массы войск требует значительного времени. Кроме того, немецкое командование знало о переброске свежей армии с Украины, поэтому войска находились под ударами авиации, как на этапе транспортировки, так и на этапе выгрузки техники и личного состава.

После начала прибытия в Смоленск первых частей и подразделений 19-й армии, командование Западного фронта решило передать оборону Витебска войскам генерал-лейтенанта И.С.Конева, но, как было отмечено, армия опаздывала с развертыванием. В итоге, оборону города держала одна 159-я стрелковая дивизия полковника Н.А.Гагена из состава 22-й армии. 9 июля мобильные соединения Гота ворвались в Витебск с двух направлений. Комдиву Гагену удалось вырваться из окружения и соединиться со своей 22-й армией. Такой исход следует считать удачей, ибо, что могла сделать одна наша стрелковая дивизия против двух танковых и двух моторизованных дивизий 39-го танкового корпуса Гота.

Командующий войсками Западного фронта маршал Тимошенко приказал Коневу немедленно освободить Витебск и отбросить врага на противоположный берег Западной Двины. Приказать легко, но у генерала Конева для контратаки было совсем мало войск, так как некоторые армейские соединения ещё не прибыли. Заместитель комфронта А.И.Ерёменко так характеризует возникшую ситуацию:

«Командующий 19-й армией генерал-лейтенант И.С.Конев пытался организовать контрудар 10-11 июля. Он ввёл в бой 220-ю мотострелковую дивизию с полком 229-й стрелковой дивизии 20-й армии, но так как противник значительно превосходил нас в силах, эти части 12 июля отошли на восток. Однако их действия сыграли свою положительную роль, так как они отбросили назад к Витебску передовые части противника».

Опытный танковый военачальник Г.Гот принял решение не участвовать в штурме Смоленска, поскольку его разведка обнаружила западнее города войска сразу трёх русских армий: 19-й, 20-й и 16-й. Атака на такую массу войск могла привести к большим потерям и неоднозначному результату. Поэтому он ограничился тем, что направил часть своих сил на север от Смоленска для захвата городов Духовщина и Ярцево.

Теперь у Гудериана появилась реальная возможность самому захватить Смоленск. Громкая победа над русскими была ему очень необходима. В самом дели, если у его коллеги и соперника Г.Гота в победном списке были такие крупные города, как Вильнюс, Минск, Витебск, то успехи самого Гудериана были весьма скромными. Более того, он фактически провалил планы командования сухопутных сил по окружению Смоленска из-за того, что его танковые корпуса застряли в боях под Рославлем и Ельней и не смогли своевременно выйти в заданные районы. Именно поэтому Гудериан настойчиво гнал к Смоленску свой 47-й танковый корпус, чтобы компенсировать в глазах Гитлера неудачи на других направлениях.

Если командарму-19 Коневу комфронта Тимошенко приказал сосредоточиться на освобождении Витебска, то оборона самого Смоленска была возложена на войска 16-й армии генерал-лейтенанта М.Ф.Лукина. Армия эта была сформирована во второй половине 1940 года в Забайкальском военном округе в составе: 32-й стрелковый корпус, 5-й механизированный корпус, 57-я отдельная танковая бригада.

25 мая 41-го из Москвы поступил приказ о передислокации армии в западном направлении. 65-ю стрелковую дивизию было приказано оставить в Забайкалье (видимо, из опасения японской угрозы). К исполнению приказа приступили немедленно. Вечером того же дня началась погрузка в эшелоны 5-го мехкорпуса генерал-майора И.П.Алексеенко. Последний эшелон отправился 3 июня 41-го. В пути армейское управление узнало, что армии предстоит дислокация на Украине, в районе населённых пунктов Шепетовка и Староконстантинов. Командарм М.Ф.Лукин и член Военсовета армии дивизионный комиссар А.А.Лобачёв перемещались в первом эшелоне, замыкающими были начштаба армии полковник М.А.Шалин и начальник политотдела армии бригадный комиссар К.Л.Сорокин.

Транспортировка целой армии – это перемещение множества воинских эшелонов с личным составом, техникой и тыловым имуществом. Известие о начале войны пришло, когда головные войска уже разгрузились в Шепетовке, а «хвост» ещё находился в России на станции Новохопёрск. Через несколько дней поступил приказ немедленно перебросить 16-ю армию на Западный фронт в район станции Орша.

Шалин с Сорокиным прибыли в Оршу 28 июня, где им сообщили неприятную новость: 13-я и 17-я танковые дивизии 5-го мехкорпуса, а также 57-я отдельная танковая бригада передаются из состава 16-ой армии в подчинение 20-й армии Западного фронта. Лукин с Лобачёвым в это время находились в Шепетовке и не знали, что их армия, как мощное войсковое объединение, фактически перестала существовать. В 16-й армии осталась одна 152-я стрелковая дивизия полковника П.Н.Чернышёва и один мотострелковый полк.

Лукин с Лобачёвым задержались в Шепетовке по уважительным причинам. Получилось так, что, когда на станции Шепетовка шло отправление на запад войск 5-го мехкорпуса, поступило известие о захвате гитлеровцами населённого пункта, расположенного всего в 20 км западнее Шепетовки. Более того, разведгруппы врага были замечены недалеко от станции отправления. Тогда же в ожидании скорого немецкого появления активизировали свою деятельность вышедшие из подполья украинские националисты.

Поскольку в районе Шепетовки не было войск Юго-Западного фронта, то Лукин снял с погрузки 109-ю мотострелковую дивизию и один танковый полк, поставив им задачу остановить и отбросить врага. Отдавать Шепетовку немцам было нельзя, потому что в этом районе находилось множество складов фронтового подчинения с запасом боеприпасов на случай войны.

Проходившую через Шепетовку стрелковую дивизию Лукин подчинил себе с задачей оборонять этот, ставший оперативно важным, райцентр. Ещё два стрелковых полка получилось собрать из военнослужащих, выходивших из окружения или отступивших под напором 1-й танковой группы фон Клейста. Так сложилась и стала и активно действовать «оперативная группа генерала Лукина».

Лукин оставался во главе оперативной группы до прибытия из Днепропетровска 7-го стрелкового корпуса генерал-майора Доброседова. После этого, Лукин и Лобачёв получили приказ возвращаться в 16-ю армию. Как вспоминает А.И.Ерёменко, «генерал Лукин прибыл в Смоленск 5 июля и нашёл здесь только две стрелковые дивизии своей армии – 46-ю и 152-ю, остальные соединения были переданы в 20-ю армию».

В послевоенное время бывший начальник политотдела 16-й армии генерал-лейтенант Сорокин Константин Леонтьевич издал книгу под названием «Трудные дни сорок первого». Здесь, в частности, содержится более точная информация о том, что «нашёл» Лукин по прибытии в штаб армии, расположенный в совхозе «Жуково» в 12 км северо-восточнее Смоленска.

«Из-под Шепетовки прибыли командующий армией генерал-лейтенант М.Ф.Лукин и член Военного совета дивизионный комиссар А.А.Лобачёв. Полковник Шалин доложил о состоянии армии, о том, что сейчас её фактически представляет лишь одна 152-я стрелковая дивизия. Командарм хмуро молчал. Тогда Шалин негромко добавил:

— Правда, в состав армии включена 46-я стрелковая дивизия.
— Где она?
— Пока на колёсах. Прибывает из Иркутска.
Морщинки на лице генерала заметно разгладились:
— Негусто, конечно. Но могло быть и хуже. Словом, есть ещё порох в пороховницах!

Заметим, что ещё до прибытия Лукина, 152-я стрелковая дивизия заняла позиции на северо-западной окраине Смоленска. Однако, вызывает большое удивление тот факт, что вскоре прибывшие части 46-й стрелковой дивизии генерал-майора А.А.Филатова штаб Западного фронта также разместил на северо-западе города.

Даже после того, как в две указанные дивизии передали для усиления по два артполка, всё равно численность 16-й армии не дотягивала до штатной численности одного стрелкового корпуса. Такая вот «армия». Тем не менее, маршал Тимошенко своим приказом возложил на 16-ю армию и лично на генерала Лукина ответственность за исход обороны Смоленска.

Прежде всего, Лукин и штаб армии решили создать боевые мобильные отряды по примеру тех, которые по инициативе Лукина действовали в районе Шепетовки. Так на юге Смоленска (левом фланге армии) появился отряд подполковника И.П.Буняшина в составе стрелкового батальона, дивизиона 76-миллиметровых пушек и дивизиона 152-миллиметровых пушек-гаубиц.

При наступлении на Смоленск Гудериан использовал следующие соединения 47-го танкового корпуса: 17-ю и 18-ю танковые дивизии, а также 29-ю моторизованную дивизию. Утверждение Сорокина о том, что для усиления привлекалась также моторизованная дивизия СС «Рейх», не нашло подтверждение. Из книги воспоминаний самого Гудериана следует, что указанная мотодивизия в это время участвовала в боях под Ельней в составе своего 46-го танкового корпуса.

У отряда подполковника Буняшина было достаточно сил и средств, чтобы заманить в ловушку и полностью разгромить немецкий мотоциклетный полк, выполнявший функции разведки и передового отряда. Но за авангардом следуют, как известно, основные силы неприятеля. О действиях армейского командования в этих условиях рассказывает Сорокин:

«Командарм 16-й Лукин для усиления прикрытия левого фланга направил мотострелковый полк, который сражался бок о бок с танковым полком нашей 57-й танковой дивизии, находившейся в оперативном подчинении 20-й армии генерала П.А.Курочкина. Туда же двинулся 3-й батальон 544-го полка 152-й стрелковой дивизии. К сожалению, это всё, что можно было выделить для противодействия превосходящим силам врага в тот период. И когда полковник Буняшин сообщил с левого фланга, что гитлеровцы наседают всё яростнее, и его отряд несёт большие потери, помочь ему было нечем. Резервов армия не имела, все её войска вели тяжёлые бои».

«Утром 16-го взбешённые гитлеровцы повели наступление с двух направлений – от Краснянского большака и Киевского шоссе – и после ожесточённой схватки отбросили наши поредевшие части. К полудню немецкий моторизованный полк под прикрытием сильного артиллерийского огня ворвался на южную окраину Смоленска».

Гудериан торжествовал: «16 июля 29-я моторизованная дивизия овладела Смоленском. Таким образом, она первой достигла поставленной оперативной цели. Это был выдающийся успех. Личный состав дивизии, начиная от командира генерала фон Больтенштерна и до последнего стрелка, выполнил свой долг, все показали себя храбрыми солдатами».

А теперь уместно поставить самый важный вопрос: Почему так получилось, что для защиты Смоленска от гудериановских войск были выделены такие незначительные силы и средства? Складывается устойчивое впечатление, что командующий Западным фронтом (направлением) маршал Тимошенко в своей деятельности руководствовался лозунгом «Все силы на борьбу с Готом!». В самом деле, на это направление бросили все дивизии 19-й армии и прибывшую из Иркутска 46-ю дивизию 16-й армии. Более того, управление 20-й армии вместе с остатками её частей и соединений также перебазировали на запад от Смоленска для помощи 19-й армии.

Такое поведение маршала Тимошенко можно было бы считать логичным, если бы Смоленску угрожала опасность с единственного (западного) направления. Но почему проигнорировали опасность со стороны Гудериана и его 47-го танкового корпуса, рвущегося к городу с юга? Можно предположить, что командование войсками Западного фронта (направления) постигло непонятное «ослепление», после которого оно потеряло способность видеть смертельную опасность для Смоленска от гудериановских дивизий. И не важно, чем было вызвано это ослепление: великим почтением или великим презрением к персоне немецкого танкового генерала.

Если гипотеза с «ослеплением» может показаться недостаточно серьезной, то всё объясняет другой вывод — Смоленск специально готовили к сдаче немцам. Только этим можно объяснить тот факт, что предназначенная для защиты города крайне малочисленная 16-я армия, была к тому же развёрнута фронтом на запад, поэтому неприятель ударил по слабозащищённому левому флангу армии. 16 июля 41-го южная (историческая) часть города была относительно легко захвачена войсками Гудериана.

В самом Смоленске бои продолжались и после 16 июля. Городские кварталы защищали отряд подполковника Буняшина и подразделения смоленского гарнизона под командованием П.Ф.Малышева – военного коменданта Смоленска. Когда натиск врага стал особенно силён, защитники города вынуждены были отойти за Днепр, взорвав за собой два днепровских моста. Теперь воины генерала Лукина продолжали боевые действия в Заднепровской части Смоленска. Продолжали в уверенности, что скоро подойдёт сильная подмога, и тогда можно будет освободить весь город. А пока им приходилось рассчитывать на собственные силы и на ту скромную помощь, которая могла поступать в условиях полуокружения.

В условиях полного окружения оказались военнослужащие, находящиеся к западу от Смоленска в составе 19-й и 20-й армий. Участь, попавших в окружение, незавидна. Им предстояло с боями и большими потерями, бросив тяжёлую технику, прорывать кольцо окружения, не дожидаясь того момента, когда полностью иссякнут боеприпасы и продовольствие.

Прорываться предстояло вначале на север, а затем на восток в обход Смоленска. Сам Г.Гот признаёт, что полноценного окружения создать не удалось, поскольку танковая группа Гудериана не смогла установить связь с его войсками в районе Ярцево, «что позволило некоторым частям русских ускользнуть и уйти в направлении на Дорогобуж».

Так и поступили те бойцы и командиры 19-й и 20-й армий, которые решили не сдаваться в плен. Более организованной оказалась 20-я армия генерала Курочкина, которая соединилась в едином районе боевых действий с частями 16-й армии генерала Лукина. Главой объединённой армейской группировки назначили командарма-20.

Была ли в принципе возможность удержать Смоленск и избежать худшего развития событий? Да, была, и маршал Тимошенко имел для этого все полномочия. Всего-то и требовалось направить прибывавшую из Иркутска 46-ю стрелковую дивизию не на запад Смоленска, а на юг – для защиты города с южного направления от гудериановских войск.

Что может совершить одна стрелковая дивизия со штатным составом из трёх стрелковых и двух артиллерийских полков (лёгкого и тяжёлого)? Ответ на этот вопрос находим в книге А.И.Ерёменко, конкретно, в той её части, где рассказывается о том, как 172-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора М.Т.Романова обороняла белорусский Могилёв:

«Обратимся к действиям 172-й стрелковой дивизии, на которую была возложена задача непосредственной обороны Могилёва. Эта героическая дивизия заслуживает не меньшей признательности советского народа, чем доблестные защитники Брестской крепости, ибо воины дивизии выстояли на полевых укреплениях, созданных ими с помощью местного населения, двадцать три дня, сдерживая напор танковой армады Гудериана. Они оставили город по приказу своего командира лишь тогда, когда фронт откатился на добрую сотню километров от белорусского Мадрида, как называли Могилёв его доблестные защитники».

Разумеется, для большей устойчивости смоленской обороны на южном направлении Тимошенко имел полное право дополнительно направить сюда одну из прибывавших в город дивизий 19-й армии, и тогда эта дивизия вскоре не попала бы в окружение. Да и само окружение не состоялось бы, если бы войска Гудериана не заняли город. Отстояли бы Смоленск, не случился бы «котёл под Вязьмой» со всеми последующими трагичными для нашей страны и армии событиями.

Гитлер был доволен успехами группы армий «Центр». Гудериан восстановил свой престиж. Гот тоже не остался без побед. 15 июля его 19-я танковая дивизия захватила Невель, а в ночь на 16 июля наша 174-я стрелковая дивизия из-за угрозы окружения оставила Полоцк. 17 июля 41-го из Берлина пришло известие о том, что Гудериан и Гот получат высокую награду – «Дубовые листья к Рыцарскому кресту».

Прочитал в Википедии несколько статей о 19-й армии. В каждой из них содержится фраза: «Ещё 14 июля штаб 19-й армии получил приказ передать войска 16-й армии и выйти в район Кардымово, затем Ярцево». Далее утверждается, что приказ был получен с большим опозданием и потому не был выполнен своевременно.

Большей нелепости придумать трудно. Это – типичный информационный вброс, произведённый группой лиц по предварительному сговору. Как мог командарм Конев, получивший четыре дня назад от Тимошенко приказ о контрударе в направлении Витебска, отреагировать на новый приказ о передаче всех войск его армии в состав другой армии? Однозначно, как на вражескую диверсию. Генерал А.И.Ерёменко был в курсе дел в 19-й армии, поэтому имеет смысл принять во внимание такое его признание: «средств радиосвязи почти не имелось, поэтому осуществить устойчивое и достаточно оперативное управление войсками в условиях беспрерывно меняющейся обстановки было невозможно».

Из этого признания Еременко следует, что в обстановке хаоса на поле боя и в информационном пространстве, Конев обязан был потребовать приказ о передаче войск в письменной форме, чтобы в случае необходимости предъявить этот документ военному прокурору в ответ на обвинение в самовольном оставлении вверенных ему войск. Генерал-лейтенант Ерёменко, будучи заместителем Тимошенко и куратором 19-й армии, знал бы о наличии такого приказа, если бы он действительно существовал, но он в своей книге не делает ни малейшего намёка на этот счёт.

И ещё один важный момент. Одновременно с приказом о передаче войск в состав другой армии, издаётся ещё один приказ о приёме войск под новое командование. Приказ о приёме войск должно было получить управление 16-й армии, но начальнику политуправления армии Сорокину ничего об этом не известно. По идее, должен существовать и третий приказ, отменяющий первые два ввиду невозможности их исполнения. Так работают штабы. Можно не сомневаться в том, что и в военном архиве нет копий указанных приказов. Документов нет, но нелепые выдумки остаются.

Осветив вкратце ситуацию вокруг Смоленска, возвращаемся к основной теме данной главы. К.К.Рокоссовский вспоминает: «Ночью я выехал в Ярцево. На прощание командующий фронтом сказал: «Подойдут регулярные подкрепления – дадим тебе две-три дивизии, а пока подчиняй себе любые части и соединения для противодействия врагу на ярцевском рубеже».

«Мы и стали это делать сразу, собирая на пути в Ярцево всех, кто был полезен для борьбы. В короткое время собрали порядочное количество людей. Были здесь пехотинцы, артиллеристы, связисты, сапёры, пулемётчики, медицинские работники. … В нашем распоряжении оказалось немало грузовиков. Они нам очень пригодились.».

Рокоссовскому ещё под Клеванью на Юго-Западном фронте удалось приобрести опыт сбора и использования военнослужащих, выходящих из окружения. Сейчас ему в этом деле помогала группа молодых командиров, прибывших вместе с ним из Москвы. Некоторые из командиров образовали штаб командующего. Временами случались неожиданные «подарки судьбы».

«Первым соединением, которое мы встретили восточнее Ярцево, оказалась 38-я стрелковая дивизия полковника М.Г.Кириллова. Он был уже в возрасте и опытен. Дивизия эта принадлежала 19-й армии, воевала и потеряла связь со штармом. Кириллов, почувствовав неожиданный нажим немцев у Ярцево, занял, как мог, оборону. Поскольку мне ещё в Касле стало известно, что связи с И.С.Коневым нет, я использовал 38-ю дивизию для отпора противнику непосредственно у Ярцево, которое было уже в руках врага.

Командир дивизии обрадовался, что он наконец-то не один. Мы пополнили его полки собранными в дороге людьми. Нужно сказать, что такого пополнения с каждым днём становилось всё больше. Узнав, что в районе Ярцево и по восточному берегу реки Вопь находятся части, оказывающие сопротивление немцам, люди уже сами потянулись к нам. Прибывали целыми подразделениями или группами во главе с командным составом».

«Вскоре у нас появилось новое соединение – 101-я танковая дивизия полковника Г.М.Михайлова. Людей в ней недоставало, танков она имела штук восемьдесят старых со слабой бронёй, и семь тяжёлых нового образца. Во всяком случае, для нас это была большая поддержка».

«18 или 19 июля мы с Тарасовым (подполковник С.П.Тарасов – начштаба у Рокоссовского, — Г.К.) заскочили на НП к Кириллову, который вёл упорный бой с вражеской пехотой. Потом немного затихло. На легковой машине к нам подъехали несколько командиров, и вдруг среди них я увидел знакомое – и дорогое – лицо.

— Камера!… Иван Павлович, тебя ли вижу?…
На самом деле это был он, мой старый сослуживец времён конфликта на КВЖД, когда я водил в бой 5-ю отдельную Кубанскую кавбригаду, а он командовал в ней артдивизионом. Замечательный командир-артиллерист, стойкий большевик (в гражданскую войну был комиссаром!) и чудесный товарищ.

Встреча оказалась, как нельзя, ко времени. Узнав, что Камера является начальником артиллерии 19-й армии и потерял связь с этой армией, я предложил ему возглавить артиллерию нашей группы и помочь нам бить наседавшего врага. Иван Павлович охотно согласился и энергично взялся за дело. Я с облегчением вздохнул. Под Ярцево, как это было и в боях в районе Луцка, рассчитывать приходилось, прежде всего, на артиллерию – перед нами опять появились вражеские танки».

«Ярцево, как я уже писал, было захвачено противником. Форсировав Вопь, он овладел плацдармом на восточном берегу реки и старался – пока осторожно – продвинуться по шоссе в сторону Вязьмы. Одновременно мы зафиксировали его активность в южном направлении, то есть в направлении переправ в тылу 16-й и 20-й армий.

Разобравшись в обстановке, я тогда примерно так представлял себе намерения противника: сомкнуть кольцо окружения вокруг наших войск, воюющих в районе Смоленска, — сделать это противник намеревался на рубеже реки Вопь и южнее по Днепру, — а затем обеспечить себе условия для прорыва по автостраде к Москве. На долю двух наших дивизий и выпала тяжёлая задача сорвать эти намерения противостоящих нам вражеских сил».

Да, непросто было Рокоссовскому с помощью весьма скромных сил и средств закрыть танкам Г.Гота и немецкой пехоте дороги на Вязьму и далее на Москву. В такой ситуации в полной мере раскрывается талант военачальника, его умение в сложной ситуации найти правильное решение. Похоже на то, что Рокоссовскому удалось оптимальным образом разместить свои войска. Об этом он сам пишет с чувством удовлетворения:

«Таким образом, автострада и железная дорога были надёжно обеспечены в противотанковом отношении. А это – немало! … 38-я стрелковая дивизия оборонялась восточнее Ярцево на берегу реки Вопь. Танковые полки 101-й танковой дивизии занимали выгодное положение для контратаки в случае прорыва немцев вдоль автострады».

Важным событием в жизни группы войск Ярцевского оборонительного рубежа стало обретение полноценного штаба. Фактически нормального штаба не было с самого начала, но ситуация ещё больше ухудшилась после гибели нескольких московских штабистов, прибывших вместе с Рокоссовским. По этой причине командующий вынужден был сам вникать во все дела, работая «на износ». Из-за отсутствия чёткой организации управления возникала аналогия с очень большим партизанским отрядом. Рокоссовский знал, что фронтовое управление подбирает для него подходящий штабной коллектив, и вот такой момент наступил:

«Как-то на рассвете –- это было в конце июля – мне доложили, что прибыл какой-то генерал и просит разрешения представиться. Выбравшись из легковой машины, где я спал, встретился с товарищем. Это был командир 7-го мехкорпуса В.И.Виноградов. Он прибыл в моё распоряжение вместе со своим штабом. Штаб был в полном составе, со своими отделами, прилично экипирован. Имелись радиостанции, штабные машины, оборудование и всё, что положено для нормальной работы и управления крупным соединением. Возглавлял штаб полковник М.С.Малинин».

«Был создан настоящий командный пункт, наблюдательные посты на переднем крае, быстро установлена проводная связь с войсками. Опытному глазу сразу было заметно, что в руках полковника Малинина сколоченный, исполнительный и быстро реагирующий на всё, что происходит в войсках, штабной коллектив».

«Хорошее впечатление произвёл на меня начальник артиллерии 7-го мехкорпуса генерал-майор Василий Иванович Казаков. Он сразу отправился на огневые позиции – по-хозяйски оценить, что у нас и где имеется, каковы кадры. Короче говоря, генерал отдался делу, освободив И.П.Камеру, которого требовала Москва».

Вскоре Рокоссовский получил возможность порадоваться за своего боевого товарища, узнав, что И.П.Камера получил повышение, став начальником артиллерии Западного фронта. И все-таки по справедливости мы должны заметить, что не всё происходило так благостно, как описывает уважаемый Константин Константинович. Более точную информацию даёт В.И.Казаков в своей книге «На переломе». Вот некоторые выдержки из упомянутой книги.

«Начальник штаба Западного фронта В.Д.Соколовский передал штабу нашего корпуса приказание командующего фронтом прибыть к утру следующего дня в Ярцево в подчинение генерал-майора К.К.Рокоссовского. Там 17 июля была создана так называемая группа войск Рокоссовского, у которого своего штаба не было. Мы-то и должны были составить её штаб. Глубокой ночью 22 июля командир корпуса, начальник штаба, начальник разведки и я прибыли в окрестности Ярцево. Начались поиски Рокоссовского».

«Первая встреча с Рокоссовским оставила у нас какое-то двойственное впечатление. Константин Константинович был сдержан и уравновешен. Выводы о создавшейся обстановке он делал ясные и неопровержимые по своей логике. Высокий, стройный и подтянутый, он сразу располагал к себе открытой улыбкой и мягкой речью с чуть заметным польским акцентом.

Но первое впечатление испортил не очень радушный приём. В разговоре с ним мы уловили настороженность, и даже признаки недружелюбия. Сначала было непонятно, в чём дело, но вскоре всё объяснилось. Рокоссовский ждал, что к нему пришлют штаб 44-го стрелкового корпуса, и сомневался, сможет ли штаб механизированного корпуса справиться с управлением войсками. Но его опасения были напрасны. Не боясь показаться нескромным, могу сказать, что штаб нашего корпуса был хорошо подготовлен, слажен и имел достаточный опыт работы в управлении даже общевойсковыми соединениями. В новых условиях он сразу начал чётко работать и за короткий срок завоевал прочный авторитет в войсках и симпатии Рокоссовского».

Итак, полноценный штаб появился у Рокоссовского не в конце июля, а спустя пять дней после прибытия командующего в район Ярцево. Улучшение управляемости войск сделало возможным проведение смелых и неожиданных для противника наступательных операций. Об этом читаем в книге Рокоссовского:

«К концу июля положение войск нашей группы значительно упрочилось, не говорю уже о том, что мне лично стало легче, когда получил полнокровный аппарат управления. Командование фронта подкрепило нас несколькими танковыми батальонами. Московская партийная организация прислала батальон коммунистов».

«Собрав всё, что можно на участок Ярцева, мы нанесли удар. Противник его не ожидал: накануне он сам наступал, был отбит и не предполагал, что мы после тяжёлого оборонительного боя способны двинуться вперёд. Элемент неожиданности мы и хотели использовать. Ударили в основном силами 38-й стрелковой и 101-й танковой дивизий, придав им артиллерию и танки, в том числе десять тяжёлых КВ. В результате наши части овладели Ярцево, форсировали Вопь и захватили на западном её берегу очень выгодные позиции, на которых и закрепились, отбив все контратаки».

Между тем, положение находящихся в полуокружении войск 16-й и 20-й армий Западного фронта оказалось возле критически опасной черты. Данная армейская группировка осуществляла контроль промышленной зоны в северной части Смоленска, используя тактику активной обороны. Ситуация резко изменилась 27 июля 41-го. В этот день, как пишет К.Л.Сорокин, «гитлеровцы овладели переправами в районе Кардымова, Ярцева и замкнули кольцо окружения вокруг 16-й и 20-й армий. Снабжение шло только по воздуху. Самолёты доставляли боеприпасы и продовольствие, но спасти положение уже не могли».

29 июля Москва приказала командованию ЗФ деблокировать окружённые войска и вывести их через днепровские переправы на новые позиции. Сорокин вспоминает, что отход войск из Смоленска проходил организованно, с соблюдением строгой дисциплины. Вначале двигались по трассе Минск-Москва. Чтобы исключить перемешивание войск, командармы Курочкин и Лукин договорились, что по левой стороне автострады движутся войска 16-й армии, а по правой стороне – войска 20-й армии.

«Бои не прекращались ни днём, ни ночью. Авангардные части прокладывали дорогу, арьергардные же сдерживали гитлеровцев и сами переходили в контратаки. Если фашистские автоматчики просачивались, их уничтожали отряды боевого охранения. Налетали самолёты – бойцы встречали их залповым огнём».

«Герои Смоленска вели ожесточённые бои за днепровские переправы. До них оставалось ещё несколько километров, когда противнику удалось перерезать пути нашего отхода. Таким образом, 16-я и 20-я армии оказались в двойном окружении. Однако и это не устрашило воинов. Своими ударами они разгромили заслоны врага и вышли к Днепру. В то же самое время войска, шедшие по приказу командования Западного фронта навстречу нам, разорвали внешнее кольцо окружения».

О событиях тех дней Рокоссовский вспоминает так: «Начался август. Смоленск был занят неприятелем. Всякие попытки выбить его из города были бы бесцельными. Маршал С.К.Тимошенко отдал приказ об отходе. Войска 16-й и 20-й армий благополучно отошли за Днепр по соловьёвской и ратчиновской переправам и были использованы для усиления обороны на рубеже Холм-Жирковский, Ярцево, Ельня. Наша группа содействовала частям Лукина и Курочкина, перейдя в наступление под Ярцево и южнее».

После относительно благополучного выхода из окружения, войска 16-й армии заняли позиции на Ярцевских высотах по восточному берегу реки Вопь. Это — по соседству и южнее тех позиций, которые занимали войска группы Рокоссовского. Немцы активности не проявляли, из-за чего возникла оперативная пауза в боевых действиях.

В один из августовских дней 41-го (предположительно 7 августа) на командном пункте командарма-16 И.Ф.Лукина зазвонил телефон. Звонил командарм-20 П.А.Курочкин. Он попросил Лукина и Лобачёва срочно прибыть на его командный пункт, уточнив, что выполняет распоряжение фронтового командования. Присутствовавший при разговоре начальник политотдела Сорокин продолжает:

«Генерал был не в духе. Несколько дней назад, при переправе через Днепр, налетели «юнкерсы», посыпались бомбы. На мосту образовалась пробка. Лукин стал наводить порядок, и в этот момент его ранило в ногу. Сам ходить Михаил Фёдорович не мог, его на руках перенесли сейчас же в машину, и та помчалась к деревне Васильки, в районе которой находился КП генерала П.А.Курочкина».

Сорокин не называет день, в который Лукин получил ранение. Попробуем вычислить его на основе имеющихся данных. Итак, переправа (или форсирование Днепра) продолжалась трое суток: 3,4 и 5 августа. В первый день эвакуировали повозки и автомобили с ранеными, а их в двух армиях насчитывалось около 13 тысяч человек. Затем через мост двинулись артподразделения, чтобы на противоположном берегу занять огневые позиции и сдерживать наступающих гитлеровцев. Вероятнее всего, Лукин со своим штабом ступил на переправу 4 августа.

Начальник политотдела Сорокин на совещание в деревне Васильки приглашен не был. Зато там присутствовал К.К.Рокоссовский и оставил в своей книге соответствующие записи, начиная с визита к Тимошенко: «Командующий вызвал меня и сказал: «Поедем к героям Смоленска, примешь шестнадцатую армию». Поехали почему-то к П.А.Курочкину. Вскоре прояснилось, в чём дело: командующего 20-й армией отзывала Москва, и М.Ф.Лукина назначили на его место».

«Березняк у деревни Васильки. Палатка командарма. Бревенчатый стол. И – тихое небо. Война словно примолкла. Подъехала машина, из неё почти вынесли Лукина. Его ранило во время бомбового удара на переправе, когда он, спасая людей, наводил порядок. Мы знали друг друга с тридцатых годов, когда Михаил Фёдорович был начальником командного отдела Главного управления кадров Красной Армии. Старый воин, опытный и хорошо подготовленный военачальник, справедливый товарищ.

И вот мы встретились на войне. В этот момент он и сказал мне, как бы подводя итог тому, что смог сделать и тому, что не смог:
— Шестнадцатую армию не разбили, её растащили. …
Рядом с ним неназойливо хлопотал, усаживая раненого командира, невысокий плотный дивизионный комиссар с круглым спокойным лицом крестьянина. Лукин познакомил:
— Лобачёв, член Военного совета. Улучив минуту, прибавил: — Фурмановской складки мужик».

Как будто всё логично, на всё находится объяснение. Произошло слияние войск. Преимущество получила группа войск Рокоссовского, которая и по численности личного состава, и по вооружению превосходила то, что осталось от армии Лукина. Последний, вроде бы, ничего не потерял: должность командарма сохранил; его, как и Курочкина, наградили орденом Красного Знамени. Вручал награды сам Тимошенко. Так на груди Лукина появился третий орден Красного Знамени.

Однако, совещание в Васильках оставляет впечатление какой-то противоестественности, фальши. Почему возникает такое впечатление? И вскоре понимаешь, что всё дело в том, как равнодушно маршал Тимошенко отреагировал на бедственное, болезненное состояние командарма Лукина. Человек самостоятельно, без помощи других людей не может передвигаться, а Тимошенко делает вид, что всё нормально, ничего страшного и потому не стоит отвлекаться от темы совещания.

И в старой русской армии, и в советское время большое внимание уделялось внешнему виду военачальника, его хорошей выправке и стати. Про такого солдаты говорят: «Наш-то – молодец, орёл. С таким, братцы, не припадём, пройдём вместе огонь и воду». И наоборот, нездоровый вид командира с признаками увечья наводил мысль о поражении в предстоящих боях. Орёл с повреждённым крылом или с перебитой лапой символом победы быть не мог. Совсем неслучайно А.С.Пушкин в поэме «Полтава» болезненную энергетику Карла противопоставляет могучей энергетике Петра с его здоровым телом и крепким духом.

Образ Карла:
«И перед синими рядами
Своих воинственных дружин,
Несомый верными слугами,
В качалке бледный, недвижим,
Страдая раной, Карл явился.
Вожди героя шли за ним.
Он тихо в думу погрузился …
Смущённый взор изобразил
Необычайное волненье.
Казалось, Карла приводил
Желанный бой в недоуменье.
Вдруг слабым манием руки
На русских двинул он полки.».

Образ Петра:
«Тогда-то свыше вдохновлённый
Раздался звучный глас Петра:
«За дело, с Богом!» Из шатра,
Толпой любимцев окружённый,
Выходит Пётр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен.
Он весь, как Божия гроза».

Если теперь спуститься с поэтических высот на земную твердь, то следует признать, что раненый Лукин не был способен в полной мере исполнять обязанности командарма. Понятно, что он сохранил возможность работать со своим штабом, но выезжать в войска было для него затруднительно. Мало того, что поездки по ухабистым фронтовым дорогам причиняли дополнительную боль. Главная опасность исходила от немецких самолётов, пилоты которых специально гонялись за командирскими автомобилями. Спасение заключалось в том, чтобы быстро покинуть машину, отбежать на несколько шагов и залечь. Быстрая реакция – это единственный способ сохранить жизнь. Автомобиль тоже жалко, но он, в отличие от человека, мог получить пробоины, но остаться на ходу. Получается, что Лукин был весьма ограничен в своей деятельности.

Думается, что поведение Тимошенко в разной мере шокировало присутствовавших на совещании лиц высшего комполитсостава. Но они большую часть последнего времени провели в боях и потому предполагали, что раз так поступает главком и член ЦК ВКП(б), то времена изменились, и так реагировать стало возможным и допустимым. На самом деле основополагающий принцип остался неизменным – раненые должны немедленно направляться на излечение.

Знал ли Тимошенко о ранении Лукина? Знал, но известие об этом он получил не от самого Лукина, который мог считать своё ранение лёгким, а от члена Военсовета фронта Н.А.Булганина. Последнего, в свою очередь, информировал член Военсовета армии А.А.Лобачёв. Будучи опытным и честным политработником, Лобачёв считал, что ранение командарма – это не пустяк, а ЧП, напрямую касающееся боеспособности всей армии.

Какой должна быть реакция Тимошенко, после того как он собственными глазами увидел бедственное состояние командарма Лукина? Ответ очевиден: сразу после окончания совещания принять меры для отправки Лукина в Вязьму с целью последующей передачи докторам фронтового госпиталя. Затем он должен был со своего командного пункта связаться с Москвой и доложить Сталину или Шапошникову о том, что произошло с Лукиным. Возможно, на этом этапе было бы принято решение доставить Лукина самолётом в Москву для лечения у ведущих специалистов. В любом случае, благодаря своевременно принятым мерам лечения, командарм забыл бы своём ранении через 10-15 дней. Заметим, что Сталин был лично знаком с Лукиным с тех времён, когда комбриг Лукин во второй половине 30-х годов служил военным комендантом Москвы.

Версию о том, что генерала Курочкина, якобы, отзывает Москва, придумал Тимошенко, ибо 8 августа 41-го Курочкин благополучно вступил в должность командарма-43 Резервного фронта. О том, чтобы провести такую кадровую перестановку, Тимошенко не было необходимости обращаться в Москву, поскольку он занимал должность главкома Западного направления, и ему подчинялись войска и Западного, и Резервного фронтов.

8 августа 41-го И.В.Сталин вступил в должность Верховного главнокомандующего Вооружёнными силами Советского Союза. После того, как Ставка ВГК под руководством Сталина приступила к работе, там обратили внимание на то, что боевой и успешный генерал Курочкин (в Финскую компанию его корпус обеспечил захват Выборга) вместе с армией находится в резерве. Это обстоятельство резко контрастировало с тем фактом, что на других участках советско-германского фронта велись ожесточённые бои в условиях нехватки опытных командных кадров.

Генерала Курочкина вызвали в Москву и направили на Северо-Западный фронт в качестве представителя Ставки ВГК. Ему поставили задачу оценить положение и боевые возможности войск этого фронта, а также дать свои предложения по улучшению состояния дел на ближнюю и среднесрочную перспективу. За несколько дней работы на СЗФ он составил подробный аналитический отчёт. Отчёт понравился, после чего 23 августа генерала Курочкина назначили командующим войсками этого фронта.

Итак, после трёх недель боёв на Западном фронте К.К.Рокоссовский возглавил, наконец, настоящую армию. Ставка ВГК 10 августа 41-го расформировала Ярцевскую группу войск, которая целиком вошла в состав 16-й армии. По ходатайству Рокоссовского генералы Малинин и Казаков сохранили свои прежние должности после перехода в 16-ю армию. Лобачёв и Сорокин в 16-й армии остались. Рокоссовский был доволен:

«После объединения армия представляла собой внушительную силу: шесть дивизий – 101-я танковая полковника Г.М.Михайлова, 1-я Московская мотострелковая, в командование которой вступил полковник А.И.Лизюков, 38-я полковника М.Г.Кириллова, 152-я полковника П.Н.Чернышёва, 64-я полковника А.С.Грязнова, 108-я полковника Н.И.Орлова, 27-я танковая бригада Ф.Т.Ремизова, тяжёлый артиллерийский дивизион и другие части».

Чтобы 16-я армия действительно стала грозной силой, предстояло ещё решить немало проблем. Например, имел место значительный недокомплект личного состава, вооружения и боеприпасов. О том, как указанные проблемы оперативно решались, рассказывает Рокоссовский.

«Пополнялись наши части по необходимости из окружения. Приток людей, шедших с запада на восток – к своим! – не останавливался: кто шёл от самой границы, кто из-под Минска. … Многие офицеры – я к ним относился с особым уважением – выводили свои группы с оружием, прорывались с боем. Но сколько бойцов и командиров выходили безоруженными! Всех их необходимо было вооружить. Но чем? Из тыла мы в те дни получали мало.

Кто-то – чуть ли не Алексей Андреевич Лобачёв – подал мысль: если окруженцы смогли целыми группами проходить через линию фронта и по территории, занятой противником, то и мы в состоянии заслать в тыл врага разведчиков и поискать оружие на полях минувших боёв. Попробовали. Опыт оказался очень удачным, и в течение продолжительного времени мы таким путём добывали под носом у немцев, что было нужно. Группы смельчаков – в их числе и товарищи, вышедшие из окружения и знавшие, где пройти, — приносили винтовки, автоматы, пулемёты, миномёты, вывозили даже 45-миллиметровые орудия, не говоря уж о боеприпасах, в которых мы тоже остро нуждались».

Фронт на участке обороны 16-й армии стабилизировался. Мобильные части немецких танковых корпусов, после безуспешных попыток пробиться к Вязьме по автостраде, были выведены. Их место заняли пехотные части и соединения 9-й полевой армии. Они не упустили случая попытать своё счастье, но их попытки отбивались с большими для них потерями. Рокоссовский делал ставку на артиллерию. Ещё в боях на Украине он убедился, что в обороне пушки и миномёты ценнее танков. В итоге, немцы сочли за благо перейти к обороне и закрепиться на достигнутых рубежах.

О командарме-16 и его армии в центральных газетах стали выходить хвалебные статьи. Рокоссовский становился популярной личностью. В штаб 16-й армии предпочитали направлять даже иностранных дипломатов, аккредитованных в СССР. В Москве знали, что интеллигентный, обаятельный Рокоссовский не подведёт. В его книге «Солдатский долг» читаем:

«Заговорила о нас столица. В сводках Совинформбюро часто упоминалась ярцевская группа войск, а затем 16-я армия. К нам стали приезжать делегации московских заводов, партийных и комсомольских организаций, бывали партийные работники и политические деятели, зачастили писатели, корреспонденты, и артисты выступали в частях Дорогие и прочные связи! …».

«Во второй половине августа наш сосед справа – 19-я армия, которой командовал генерал И.С.Конев, — провёл наступательную операцию. Она оказалась неожиданной для противника и имела некоторый успех местного значения. Но немцы были ещё достаточно сильны, их оборону прорвать не удалось».

Наступательные действия 19-й армии Конева, о которых упоминает Рокоссовский, осуществлялись в процессе так называемой Духовщинской наступательной операции. Согласно приказу главкома Тимошенко, в ней на начальном этапе также принимала участие 30-я армия генерал-майора В.А.Хоменко. Ставилась задача разгромить и уничтожить группировку противника в районе города Духовщина, после чего развить наступление на Смоленск с целью его освобождения.

Усиленная артиллерией 19-я армия во время наступления, начавшегося 17-го августа 41-го, добилась локального успеха, фактически разгромив 161-ю пехотную дивизию немцев. Что касается продвижения вперёд, то оно оказалось весьма скромным: на уровне двух десятков километров в среднем. Тимошенко сделал всё, чтобы о достижениях Конева узнала вся страна. Газета «Красная Звезда» из номера в номер рассказывала об успехах войск «командира Конева».

Через некоторое время наступательный потенциал 19-й армии полностью иссяк. Возможно, это произошло потому, что в командование 9-й армии Вермахта временно вступил Г.Гот, в резерве которого в районе Духовщины оказались 7-я танковая и 14-я моторизованная дивизии из 39-го танкового корпуса. Об этом в книге Г.Гота имеется такая запись: «Вследствие болезни командующего 9-й армии, войска северного крыла группы армий «Центр» были временно переподчинены командующему 3-й танковой группы». В результате очередной авантюры Тимошенко 19-я армия потеряла половину своего личного состава, и стала самой слабой армией на смоленском участке фронта. Впрочем, широкая общественность и читатели газеты «Красная Звезда» об этом не узнают.

Тимошенко вынашивал собственные планы относительно Конева. Он предвидел (или знал), что скоро для советских войск на Западном фронте наступят тяжёлые времена, и потому продолжать оставаться в должности командующего войсками Западного фронта ему очень не хотелось. Используя благоприятный фон в средствах массовой информации, Тимошенко сумел убедить Сталина в том, что генерал Конев вырос в крупного военачальника и потому способен занять должность командующего фронтом. Такое назначение позволит ему (Тимошенко) сосредоточиться на решении более масштабных задач в должности главкома Западного направления.

Получив согласие вождя относительно Конева, Тимошенко своим приказом от 10 сентября 1941 года произвёл перемещение лиц командного состава. Генерал-лейтенант Ф.А.Ершаков назначался командующим 20-й армии. В связи с новым назначением генерал-лейтенанта И.С.Конева, вакантное место командарма-19 было приказано занять генерал-лейтенанту М.Ф.Лукину.

По всем человеческим понятиям, такое решение Тимошенко – это не что иное, как очередная «подлянка» многострадальному и невезучему Лукину. Судите сами. У Ершакова не было предпочтений при выборе армии, ему было всё равно. Но не всё равно было Лукину, который успел сблизиться с воинским коллективом 20-й армии по следующим причинам. Во-первых, его 16-я армия защищала северную часть Смоленска вместе с войсками 20-й армии, после чего обе армии совместно пробивались из окружения. Во-вторых, Лукин уже в течение месяца руководил 20-й армией и, как говорят в таких случаях, успел сродниться с ней.

Теперь же ему приказывали возглавить 19-ю армию и начинать всё с нуля. Солдафон Тимошенко с высоты своего положения мог не обращать внимание на тонкости человеческого бытия, но куда смотрел и почему не реагировал член Военного совета Н.А.Булганин? Его прямая обязанность – заботиться о морально-политическом климате в войсках, а не бездумно подписывать приказы, подготовленные Тимошенко. Член Военного совета фронта (направления) – номенклатура ЦК ВКП(б), то есть он назначается на эту должность по решению ЦК и не подчиняется главкому.

Булганин несёт ответственность за то, что не позвонил в ЦК Г.М.Маленкову и не сообщил ему о противоправных решениях Тимошенко относительно страдающего раной Лукина. Именно так должен был поступить настоящий коммунист, а не приспособленец и «пустышка» типа Булганина. Звонок секретарю ЦК и члену ГКО Маленкову изменил бы неправильное течение событий.

Согласно записи в «Журнале регистрации», 11 сентября 1941 года Тимошенко с 17:10 находился в приёмной Сталина. Здесь он узнал о своём назначении вместо маршала С.М.Будённого главкомом Юго-Западного направления, которое упразднялось с 10 сентября. В тот же день новое назначение командующим войсками Ленинградского фронта получил генерал армии Жуков. Оба они вошли в сталинскую приёмную в 17:10, но выход Жукова зафиксирован в 21:15, а выход Тимошенко – в 22:00.

С 11 сентября 1941 года И.С.Конев назначался командующим войсками Западного фронта. В связи с этим ему было присвоено в порядке очерёдности воинское звание генерал-полковника. План Тимошенко сработал и на этот раз. Отвечать за «Вяземский котёл» будет не он, а Конев.