7.1. Оборона на дальних морских подступах

Подобно Киеву и Москве, опасность к Ленинграду подступала постепенно. Сказывались принятые ранее защитные меры: новая удалённая граница с Финляндией и образование в Прибалтике трёх советских социалистических республик. Несмотря на то, что главной базой Краснознамённого Балтийского флота (КБФ) стал Таллинн, необходимость надёжной защиты Ленинграда от вражеского нападения со стороны моря не потеряла своей актуальности.

В Главе 3 настоящей книги приводились фрагменты воспоминаний Сергея Ивановича Кабанова, который летом 40-го находился в Эстонии в качестве полномочного представителя нашего ВМФ. Вскоре генерал-майор Кабанов возглавил строительство в городе Палдиски и на островах Моозундского архипелага мощных береговых укреплений для артиллерийской защиты от проникновения противника в Финский залив.

12 мая 41-го С.И.Кабанов получил назначение на должность командира военно-морской базы на арендованном у Финляндии полуострове Ханко. База эта, как нетрудно видеть на карте, защищала с севера вход в Финский залив. Своё назначение на Ханко Кабанов считал волнующим событием. Он отлично помнил, что у мыса Гангут на полуострове Ханко русский флот под командованием Петра Первого, в 1714 году нанёс крупное поражение флоту шведскому. Гангут – это символ победы русского флота.

Установленные на базе орудия большой мощности были способны потопить даже вражеский крейсер, но дула орудий технологически невозможно было повернуть в противоположную сторону в случае атаки с тыла. На этот случай была развёрнута 8-я отдельная стрелковая бригада (комбриг – полковник Н.П.Симоняк). На базе также размещался 343-й артиллерийский полк трёхдивизионного состава (майор И.О.Морозов).

Первые лица из числа командующих интересовались состоянием дел на базе. В начале июня 41-го на базу прибыли: командующий войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенант М.М.Попов и командующий войсками КБФ вице-адмирал В.Ф.Трибуц. Генерал Попов распорядился ускорить работы по строительству ДОТов на главной линии обороны базы. С.И.Кабанов вспоминает:

«Полковник Симоняк доложил генералу Попову, что задерживается перевооружение базы, нет обещанных полуавтоматических винтовок. Генерал Попов приказал немедленно отправить приёмщиков на склады округа – через неделю бригада получила несколько тысяч новеньких самозарядных винтовок СВТ».

«19 июня в 17 часов 15 минут был получен сигнал по флоту: «Оперативная готовность № 2». Никаких объяснений причин введения готовности, сводок, документов не было. Я, не без основания, полагал, что готовность не местная, она объявлена из центра, наркомом Военно-Морского флота. Всё пришло в движение в соответствии с наставлением о готовности. Но части 8-й отдельной стрелковой бригады не получали из Ленинграда команды занять свои батальонные районы обороны».

Ещё раз убеждаемся в том, что нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов чётко отработал указание Сталина о приведении в повышенную боевую готовность флотов (кроме Тихоокеанского) и войск приграничных военных округов. Этого никак нельзя сказать о Тимошенко с Жуковым, которые саботировали указание вождя. К каким последствиям это привело – известно. Последствия, к сожалению, не коснулись Тимошенко с Жуковым. Пострадали страна и её Вооружённые силы.

«Утром 20 июня я поехал на командный пункт бригады. Он помещался в лесу у подножия безымянной высоты, в восьми километрах от переднего края, в нескольких хорошо оборудованных и защищённых землянках. … Опыт, боевой опыт командного состава бригады подсказал Николаю Павловичу Симоняку и его штабу смелое решение: не дожидаясь команды из округа, самостоятельно, на свой страх и риск, принять все меры к повышению бдительности и боевой готовности».

Вскоре «на свой страх и риск» пришлось действовать и самому С.И.Кабанову, когда днём 20 июля 41-го на базу прибыл товаро-пассажирский турбоэлектроход «И.Сталин». «С весны турбоэлектроход совершал регулярные рейсы по линии Ленинград-Таллинн-Ханко. По расписанию он должен был на другой день, приняв на борт пассажиров и грузы, выйти обратно в Ленинград. Я приказал, на свой риск, турбоэлектроход 21 июня в рейс не выпускать.

На другой день, как и следовало ожидать, я получил неприятную радиограмму от командующего флотом: обвинив меня в произволе, он требовал объяснить причины моего самоуправства. Я срочно донёс командующему, что задержал турбоэлектроход, рассчитывая отправить на нём семьи командиров, политработников и сверхсрочнослужащих. Кроме того, на базе много гражданских лиц».

«Послал это объяснение и задумался. Что будет, если всё обойдётся хорошо и готовность № 2 будет отменена? … Тогда мне придётся из своего кармана платить Совторгфлоту за простой такого громадного судна. А платить-то мне нечем. Ну что же, дело сделано, подождём, что будет дальше».

Ничего хорошего, однако, не произошло. Более того, незадолго до полуночи 21 июня из Москвы в штабы флотов поступил приказ наркома ВМФ о переходе к оперативной готовности № 1. Это означало, что война может начаться в ближайшие несколько часов. Получается, что интуиция и предчувствие близкой войны генералу Кабанову не изменили. Он поступил правильно, ибо нельзя спокойно воевать, когда вокруг женщины и дети.

Короче говоря, две с половиной тысячи пассажиров с Ханко благополучно прибыли в Ленинград. Нам остаётся только с удовлетворением констатировать, что и полковник Симоняк, и генерал Кабанов действовали, не дожидаясь указаний и приказов вышестоящих инстанций. Их поступки были продиктованы не ведомственными, а общегосударственными интересами.

С началом войны С.И.Кабанов, пользуясь полномочиями начальника гарнизона, принял под своё командование всех военнослужащих, независимо от их ведомственной принадлежности. Обнаружилось, что вся территория базы простреливается вражеской крупнокалиберной артиллерией. Пришлось срочно прятать под землёй и личный состав, и всё, что необходимо для повседневной жизни и боевой работы. Поздним вечером 10 июля базу Ханко посетил командующий Балтфлотом В.Ф.Трибуц и поставил новую задачу.

«Противник, наступая на Карельском перешейке, создаёт угрозу непосредственно Ленинграду.
— Ваша задача, — сказал командующий, — оттянуть на себя как можно больше войск противника, своей активностью заставить врага усилить противостоящую Ханко группировку.

Я попросил увеличить подвоз в базу боеприпасов, продовольствия, горючего, главным образом бензина, и срочно прислать положенные береговым частям по табелям военного времени крупнокалиберные пулемёты ДШК. Командующий обещал все наши просьбы удовлетворить». После отъезда командующего командир базы задумался о том, что следует предпринять:

«Не в наступление переходить, такого приказа не было. Всю оборону надо сделать активной. Не ждать удара, мы должны сами наносить удары, используя все наши боевые средства. … Активизировать надо на островах, где фланги базы открыты и уязвимы. Сама обстановка подсказывала, упреждая атаки противника, наносить удары».

Гарнизон Ханко оправдал своё предназначение: в истории ВОВ записано, что десанты с базы захватили и удерживали 19 близлежащих финляндских островов, сковав боями значительный вражеский контингент. С.И.Кабанов, ставший с середины сентября 1941 года генерал-лейтенантом, вспоминает то героическое время:

«Пусть зверствует артиллерия врага, но мы бьём его, мы наступаем, в наших руках инициатива, о нас уже пишут газеты на Большой земле, передают о наших боях в радиопередачах из Москвы, о гангутцах знают на других фронтах. Это ободряет наших близких там, в далёких от полуострова сёлах и городах, ради этого можно вынести всё».

27 августа 41-го немецкие войска ворвались в Таллинн и завязали уличные бои с частями 10-го корпуса 8-й армии, защищавшими город. Силы были неравными, и командование КБФ приняло решение об эвакуации Таллиннской морской базы в Кронштадт. Начался драматичный переход Балтийской эскадры к новому пункту базирования. После окончания этой операции база в Ханко стала форпостом, прикрывающим водный путь к Ленинграду.

Во второй половине октября 41-го, принимая во внимание приближение зимы, Ставка ВГК приняла решение об эвакуации базы в Ханко. Выполняя это решение, командование и штаб КБФ приступили к реализации составленного плана эвакуации. Предполагалось поэтапно вывезти весь гарнизон базы (около 28 тысяч человек), а также всё ценное, что могло быть погружено и транспортировано морскими судами. Орудия крупных калибров и громоздкое оборудование подлежало уничтожению.

«В это время пришло приказание командующего флотом погрузить и отправить с Ханко полноценный, полностью укомплектованный стрелковый батальон. Был погружен 1-й батальон 270-го стрелкового полка численностью 499 человек с полным вооружением по табелю, с двумя комплектами боезапаса и десятисуточным продовольственным пайком». «28 октября я получил извещение, что корабли благополучно и без потерь пришли в Ораниенбаум и там разгрузились. Значит, один наш батальон уже на Большой земле».

Во время боевых действий нередко возникают такие ситуации, когда исход сражения на каком-либо участке фронта решал всего один батальон. Можно предположить, что такой батальон был срочно отправлен Балтфлотом по приказу командования Ленинградского фронта, которому флот оперативно подчинялся. Батальон был заранее подготовлен к тому, чтобы немедленно встать на позицию и приступить к выполнению поставленной задачи. В условиях блокады это было очень важно.

В ноябре началась масштабная эвакуация базы. До Ленинграда – 226 морских миль, и надо непременно успеть закончить все дела до наступления ледостава. «Военный совет Краснознамённого Балтийского флота определил нам общую принципиальную задачу: вывезти в первую очередь личный состав с закреплённым оружием – винтовками, автоматами, пулемётами, миномётами и боеприпасами к ним; вывезти максимально возможное количество артиллерийского и стрелкового боезапаса; вывезти максимально продовольствия и техники. … Военный совет поручил вице-адмиралу В.П.Дрозду, командующему эскадрой КБФ, командовать корабельными силами».

Последний рейс запланировали на 1 декабря, когда на базу пришло достаточное число кораблей, чтобы вывезти остатки гарнизона (около 12 тысяч человек) и весь оставшийся груз. Вместе с вице-адмиралом Дроздом прибыли, в частности, эсминцы «Стойкий» и «Славный», а также огромный турбоэлектроход «И.Сталин».

Выход кораблей назначили на поздний вечер: в тёмное время суток немецкая авиация не представляла большой опасности. Кроме того, было известно, что в районе Ханко находятся два финских броненосца, встреча с которыми представляла опасность для каравана наших судов. Радаров для обнаружения морских целей тогда ещё не было.

Предварительно было решено, что руководящие работники будут покидать базу общей группой на трёх торпедных катерах Д-3. Быстроходные Д-3 должны были первыми прибыть на остров Гогланд и ожидать там подхода остальных кораблей. Гогланд – промежуточный пункт для последующего перехода в Кронштадт. С.И.Кабанов выразил желание уходить не на торпедном катере, а на турбоэлектроходе «И.Сталин», где ему была приготовлена отдельная каюта.

«В эту каюту я приказал отнести все мои вещи. Утром последнего дня военком Расскин и начальник штаба Максимов заявили, что они просят меня быть с ними, уходить вместе на торпедных катерах. Я согласился». По приходе в Гогланд пришло печальное известие о гибели турбоэлектрохода «И.Сталин» — корабль подорвался на нескольких минах и начал тонуть. Эсминец «Славный» и некоторые другие суда смогли спасти часть людей.

«Ледокол «Ермак» пробил нам путь в Кронштадт. 4 декабря около 14:00 вице-адмирал Дрозд и все мы, прибывшие с Ханко на торпедных катерах, сошли на лёд и пешком вышли на берег в районе Военной гавани». Командование КБФ организовало торжественную встречу, состоялся митинг. С одной стороны, С.И.Кабанов был рад, что остался в живых, но, с другой стороны, его огорчал тот факт, что все личные вещи остались в каюте погибшего турбоэлектрохода. «С собой у меня ничего не было. Не только пайка, полученного вперёд на 10 суток, но даже запасного носового платка, не говоря уже о белье и обмундировании. Только то, что на мне». Подводя итоги эвакуации, командир базы делает такие выводы:

«Можно считать чудом, что из 27809 человек, погруженных на корабли флота, в Кронштадт и Ленинград пришло 22822 человека. Горько было потерять так много людей, но между Гангутом и Кронштадтом больше двухсот миль заминированного водного пространства, замкнутого батареями врага. Этот прорыв – подвиг флота. Германские и финские историки и журналисты считают, что спаслись не более 10 тысяч гангутцев. Нет, неверно. Пришли и встали на защиту Ленинграда без малого 23 тысячи бойцов. Мы привезли в Ленинград 1200 тонн продовольствия и тысячу тонн боезапаса».

Генерал Кабанов и другие товарищи были приглашены в Смольный, где в присутствии командующего Ленфронтом генерал-лейтенанта Хозина и члена Военного совета Жданова отчитались о проделанной работе. Через некоторое время С.И.Кабанов получил назначение на должность командующего войсками внутренней обороны города и коменданта Ленинграда.

Генерал-майор Н.П.Симоняк в марте 42-го получил под своё командование 136-ю стрелковую дивизию, сформированную на базе его 8-й отдельной стрелковой бригады. Гангутцы воевали очень хорошо: дивизия получила гвардейское звание, а её командир стал Героем Советского Союза.

В том, что С.И.Кабанов согласился оставить Балтфлот и стать сухопутным генералом в ранге командующего, есть определённая логика. Хотя невозможно преуменьшить вклад моряков-балтийцев в героическую оборону Ленинграда, тем не менее, судьба города решалась именно на суше.

7.2. Отбить атаки с разных направлений

21 июня 41-го генерал армии и замнаркома обороны К.А.Мерецков был командирован в Ленинград для проверки состояния войск Ленинградского военного округа. Первые лица командного состава округа отсутствовали: командующий войсками округа генерал-лейтенант М.М.Попов находился в Мурманской области, а член Военсовета округа А.А.Жданов был в отпуске. На месте находились заместитель командующего генерал-лейтенант К.П.Пядышев и начальник штаба округа генерал-майор Д.Н.Никишев. Далее
последуют некоторые фрагменты из книги воспоминаний маршала Мерецкова.

«Что нам было известно? На Крайнем Севере, согласно данным разведки, стояла немецкая армия «Норвегия», включавшая в свой состав и финские соединения. Несомненно, в её задачу входило атаковать Мурманск. Ей противостояла наша 14-я армия, в надёжности которой никто из нас не сомневался. К северу и западу от Ладожского озера и Карельского перешейка находились Карельская и Юго-восточная армии врага, по составу преимущественно финские. Они могли наступать на Петрозаводск и Ленинград.

Петрозаводск прикрывала наша 7-я армия под командованием генерал-лейтенанта Ф.Д.Гореленко, а Ленинград – 23-я армия генерал-лейтенанта П.С.Пшенникова. Обе они имели кадры, прошедшие через финскую компанию, хорошо знавшие театр военных действий и располагавшие опытом ведения операций в этой местности. На советско-финляндской границе пока было спокойно. Видимо, Финляндия выжидала, чтобы принять наиболее благоприятное для себя решение. Но сколько собиралась она ждать? Месяц, неделю, день? Никто не знал».

«Наконец удалось связаться со штабом Прибалтийского особого военного округа. К телефону подошёл заместитель командующего округом Е.П.Сафронов. Он сообщил, что согласно ранее утверждённому плану войска округа 22 июня должны были проводить боевые стрельбы. Поэтому многие части и подразделения в момент начала войны находились на стрельбищах или по дороге к ним. А те части, которые стояли неподалёку от границы, ведут тяжёлый бой с противником».

«Далее Е.П.Сафронов сказал, что очень беспокоит судьба семей комсостава. За несколько дней до начала войны по указанию командования округа семьи комсостава вывезли в тыл. Но 20 июня из Наркомата обороны пришло категорическое распоряжение немедленно возвратить всех на старые места. И вот теперь судьба семей комсостава неизвестна. Скорее всего, они в плену у врага».

«К вечеру 22 июня положение в Прибалтике не улучшилось. Тем не менее, округ наряду с другими округами и фронтами получил третью директиву наркома обороны. Сражавшимся соединениям предписывалось перейти к наступлению и разгромить агрессора». «Меня известили, что 23 июня в Ленинград прибудет из Мурманска командующий войсками округа М.М.Попов, а из Москвы – член Политбюро ЦК ВКП(б) А.А.Жданов».

В этом месте возникает необходимость внести некоторые уточнения. Согласно Мерецкову, он 22 июня 41-го с командующим Поповым не встречался. На самом деле всё происходило несколько иначе, о чём поведал в своих воспоминаниях сам Маркиан Михайлович Попов. Вот фрагмент из его записей:

«В Ленинград я возвращался поездом «Полярная стрела». День 21 июня, проведённый в вагоне, прошёл спокойно. … В Петрозаводске, куда мы прибыли около 4 часов утра 22 июня, помимо ожидавшего нас командарма генерал-лейтенанта Ф.Д.Гореленко, встретили ещё секретаря ЦК Карело-Финской ССР и начальника Кировской железной дороги. Прежде всего, они сообщили о полученном распоряжении из Москвы вагон командующего от поезда отцепить и вне графика безостановочно доставить его в Ленинград, для чего выделить отдельный паровоз. Этот паровоз уже готов, и через несколько минут можно отправляться».

«Мы с членом Военного совета корпусным комиссаром Н.Н.Клементьевым ломали головы в догадках, что означает это распоряжение о срочной доставке нас в Ленинград. Что это не случайно, а вызвано какими-то событиями, сомнений быть не могло. Больше, конечно, не спалось, временами мы включали радио, но советские станции, как обычно, в это время молчали, а из-за границы передавалась лёгкая, преимущественно танцевальная музыка. Это было в ночь перед началом войны».

То, что произошло с М.М.Поповым во время его возвращения в Ленинград, была спецоперация НКВД СССР. Нарком Л.П.Берия и люди из его окружения точно знали, что ранним утром 22 июня 41-го германские войска перейдут границу и вторгнутся в пределы СССР. Исходя из этого, важно было командующего войсками ЛВО как можно скорее доставить в штаб округа, чтобы он немедленно приступил к исполнению своих обязанностей. Генерал Попов продолжает:

«Утром 22 июня мы вернулись в Ленинград. Здесь мы узнали, что началась война, давно казавшаяся неизбежной. Встречавший нас на вокзале генерал К.П.Пядышев тут же в вагоне обрисовал обстановку». Дополнительно генерал Пядышев сообщил, что в настоящее время «в штабе округа находится генерал армии К.А.Мерецков, прибывший утром, как представитель наркома».

«Прибыв в штаб, я сразу же прошёл в кабинет начальника штаба округа генерала Д.Н.Никишева, где застал К.А.Мерецкова, говорившего с кем-то по телефону, П.Г.Тихомирова, П.П.Евстигнеева и других генералов и офицеров, склонившихся над картами, разложенными на большом столе».

«Оторвавшись, наконец, от телефона, К.А.Мерецков сказал, что из Генштаба трудно добиться каких-либо данных о положении наших соседей, но ясно одно: против Западного фронта противник развернул наступление крупными силами, и местами уже глубоко вторгся на нашу территорию, особенно на стыке с Северо-Западным фронтом. Везде идут упорные бои. Затем мы приступили к рассмотрению и обсуждению ряда самых разнообразных вопросов, не терпящих отлагательства».

«Вошёл адъютант начальника штаба и доложил, что через несколько минут будет передаваться по радио особое правительственное сообщение. Приказали включить и настроить приёмник. И вот в 12 часов мы услышали заявление Советского правительства о вероломном нападении Германии на Советский Союз». Возникает предположение, что маршал Мерецков не совсем точно помнил детали своего пребывания в Ленинграде 22 июля 41-го. Именно поэтому он считает, что Попова не было в городе 22 июня, и он не мог слушать вместе с ним заявление Советского правительства.

В настоящее время в России возрождается интерес к изучению истории ВОВ, к деятельности её выдающихся полководцев. Допустим, что студент ВУЗа или колледжа захочет написать реферат о маршале Мерецкове. Как правило, первым делом обращаются к Википедии. Здесь в статье о К.А.Мерецкове, в частности, написано: «На второй день войны, 23 июня 1941 года К.А.Мерецков был отозван в Москву и арестован …». Кто-то добавляет конкретики: «он прямо с вокзала в Москве был задержан и препровождён на Лубянку».

На самом деле, в Москве Мерецкова ожидала напряжённая работа. Дальнейшее его пребывание в Ленинграде потеряло всякий смысл по двум причинам. Во-первых, в северной столице было спокойно, так как правительство Финляндии заняло выжидательную позицию и приказа о начале боевых действий не отдавало. Во-вторых, с утра 22 июня к своей работе приступил вернувшийся после командировки комокругом генерал Попов, который в опеке не нуждался.

Таким образом, 23 июня генерал армии Мерецков спокойно отправился на место службы в Наркомате обороны. Здесь ему вручили копию приказа о назначении его с 23.06.41 постоянным советником при Ставке Главного командования. От выполнения обязанностей заместителя наркома обороны его, естественно, никто не освобождал. Это была его основная работа и основная должность.

Нет точных данных о том, когда кандидат в члены ЦК партии Мерецков был задержан компетентными органами на основании санкции Военной прокуратуры. Почему-то в заинтересованных источниках массовой дезинформации нет даже предположения о том, кем являлся тот могущественный человек, имевший такое сильное влияние на руководителей Военной прокуратуры, что смог добиться санкции на задержание известного в стране военного деятеля. Логично предположить, что этот могущественный человек был лично заинтересован в устранении Мерецкова из жизни страны и общества.

В первых числах июля 41-го, когда Красная Армия под ударами противника откатывалась всё дальше на восток, руководители страны искали ответ на вопрос: Почему немецкое вторжение оказалось неожиданным, и войска не были к нему готовы? Ведь Сталин за три дня до начала войны распорядился привести войска приграничных военных округов и большинство флотов в повышенную боевую готовность (подробнее об этом в книге «75 лет после Победы (1-я часть)»). Для Тимошенко с Жуковым, не выполнившим указание вождя, всё могло закончиться очень плохо.

Вот почему Тимошенко работает на опережение и «переводит стрелки» на Мерецкова. Фигура для жертвы подходящая: генерал армии Мерецков – заместитель наркома по боевой подготовке войск и, судя по результатам, из-за преступной халатности работу свою безнадёжно провалил. Теперь, независимо от окончательных выводов следствия, Сталин будет знать, что виновник трагедии 22 июня 41-го уже выявлен и находится под стражей. А там, глядишь, через два-три месяца немцы возьмут Москву, и тогда никому не будет дела до того, кто такой Мерецков и что он сделал.

Достоянием общественности стало рассекреченное ФСБ РФ в Центральном архиве письмо К.А.Мерецкова, направленное из Лефортовского следственного изолятора «Секретарю ЦК ВКП(б) Сталину И.В.». Письмо подписано 28 августа 1941 года, и смысл его раскрывается в следующем фрагменте:

«В напряжённое время для нашей страны, когда от каждого гражданина требуется отдать себя на защиту Родины, я, имеющий некоторую военную практику, нахожусь изолированным и не могу принять участие в освобождении нашей Родины от нашествия врага. Работая ранее на ответственных постах, я всегда выполнял Ваши поручения добросовестно и с полным напряжением сил. Прошу Вас ещё раз доверить мне, пусть не фронт, и на любой работе, которую Вы найдёте возможным дать мне, доказать свою преданность Вам и Родине».

Как и следовало ожидать, ознакомившись с письмом Мерецкова, Сталин затребовал его «Дело» и убедился в том, что у обвинения нет фактов антигосударственной деятельности автора письма. Следствие было прекращено Военной прокуратурой, и Мерецков вышел из-под стражи 6 сентября 41-го, спустя два месяца после задержания.

Статья о Мерецкове в Википедии изобилует обвинениями следователей в негуманном обращении с обвиняемым, как это было принято с хрущёвских времён отзываться о «бериевских палачах НКВД». Непонятно только, почему эти самые нехорошие люди не уничтожили письмо, а дали ему ход и позаботились о том, чтобы оно дошло до Сталина. Может быть потому, что в НКВД работали патриоты своей страны, которым был небезразличен тот факт, что генерал армии и Герой Советского Союза в такое тяжёлое время не имеет возможности заниматься своим полезным профессиональным делом.

Маршал Г.К.Жуков тоже внёс свою лепту в копилку разоблачения плохих следователей. В беседе с писателем С.С.Смирновым о Мерецкове он заявил следующее: «По-видимому, сидел он в сырой, холодной камере, и когда его освободили, с трудом ходил. Кто-то сообщил об этом Сталину. А может, он и сам заметил. Но только с того дня Мерецкову одному разрешали сидеть, когда мы все в присутствии Сталина стояли».

У нас есть возможность проверить достоверность свидетельства Жукова. Автор данной книги не поленился и просмотрел по «Журналу регистрации» список тех лиц, которых Сталин принимал во второй половине 1941 года. Оказалось, что Мерецков был на приёме у Сталина два раза. Первый раз это произошло 17 сентября 41-го (вход в 21:45, выход в 22:30) в присутствии Шапошникова и Василевского. Жукова не приглашали. Второй приём состоялся 17 декабря 41-го, и снова без Жукова. Вывод: свидетельство Жукова о Мерецкове – одна из выдумок, на которые маршал был горазд. Впрочем, возможно, Жуков просто забыл, с конца июля 41-го он в Генштабе уже не работал.

Выйдя на свободу, Мерецков приступил к исполнению своих прежних обязанностей. Разница была лишь в том, что теперь его непосредственным начальником стал не Тимошенко, а Сталин. Пара дней у Мерецкова ушли на то, чтобы ознакомиться с документами, прошедшими через наркомат во время его отсутствия, а также оценить положение войск на фронтах. Вскоре позвонил Сталин и выдал задание: выехать вместе с Булганиным и Мехлисом на Северо-Западный фронт, чтобы помочь командному составу организовать прочную и стабильную оборону. Мерецков не сообщает, когда именно указанная группа отправилась на СЗФ, однако некоторые временные метки имеются:

«11 сентября неподалеку от деревни Заборовье мы установили контакт со вторым эшелоном штаба 34-й армии. Здесь оказались начальник артиллерии армии генерал-майор В.С.Гончаров и командарм К.М.Качанов. Оба они ничего толком о своих войсках не знали и выглядели очень растерянными. Через день армейское руководство было заменено. … 14 сентября в армию влились свежие силы, в том числе 1300 коммунистов и комсомольцев, 70 политработников. 12 сентября 11-я т 27-я армии пополнились каждая двумя дивизиями. Противнику был нанесён ряд контрударов».

«Положение наших войск на Северо-Западном фронте начало постепенно стабилизироваться. Командование приняло меры, чтобы остановить врага на протяжении всей линии фронта, и приступило к организации глубоко эшелонированной обороны». Далее Мерецков сообщает, что утром 17 сентября он был «срочно вызван в Москву, а затем направлен под Ленинград на новую должность».

Примечательно и поучительно то обстоятельство, что в википедийной статье о Мерецкове полностью игнорируется тот факт, что в первой декаде сентября Мерецков был командирован на Северо-Западный фронт. Тем самым, читателей склоняют к убеждению, что своё первое после освобождения задание генерал армии получил вечером 17 сентября на приёме у Сталина.

С какой целью это делается? Ответ известен: если признать, что через два-три дня после выхода из следственного изолятора Мерецков сохранил работоспособность до такой степени, что Сталин мог отправить его в нелёгкую командировку на СЗФ, то рушится версия об условиях его содержания под стражей. Ибо это как-то не очень стыкуется с утверждением, что там Мерецкова запытали до такого состояния, что он с трудом передвигался и нуждался в лечении.

Мир вокруг нас изменился, сняты грифы секретности с многих архивных документов, но заложенная в фундамент общественного сознания хрущёвская установка на то, что Сталин – организатор и творец беззаконий, а Берия – их жестокий исполнитель, живёт и побеждает вопреки всему и всем. Из-за этого складывается впечатление, что история нашей страны пишется ненавистниками Сталина и Советской цивилизации где-то в русофобской Польше.

Как известно, захват Ленинграда возлагался на группу армий «Север» под командованием фельдмаршала Вильгельма фон Лееба, состоящей из 16-й и 18-й полевых армий, а также 4-й танковой группы генерал-полковника Эриха Гёпнера. По плану «Барбаросса» группа армий «Север» должна была атаковать Ленинград с запада через Прибалтику. С севера через Карельский перешеек на Ленинград должны были наступать соединения финских вооружённых сил.

Можно сказать, что нашей стране немного повезло в том смысле, что Финляндия не решилась напасть на Советский Союз одновременно с Германией 22 июня 41-го. Причина в том, что маршал Маннергейм и его главный штаб не желали рисковать и хотели прежде убедиться в том, что Вермахт действительно силён и непобедим. И немцы не подкачали: за первые три дня войны ими были захвачены такие крупные города, как Вильнюс и Каунас, а чуть позднее – Даугавпилс – крупный центр коммуникаций в Латвии. Сомнения исчезли, и 26 июня Финляндия объявила войну СССР.

Понятно, что в Ленинграде уже были готовы ко всему, и эффекта внезапности не было. Поэтому наступление финских войск на Карельском перешейке шло с большим трудом, преодолевая упорное сопротивление наших войск. А в конце августа 41-го финское наступление здесь окончательно застопорилось после того, как воинские формирования Ленинградского фронта заняли мощные оборонительные сооружения Карельского укрепрайона на старой госгранице 1939 года. Советские войска в 1940 году смогли взломать «линию Маннергейма», а финские войска преодолеть «линию Ворошилова» так и не смогли.

Разумеется, германские стратеги и не рассчитывали на то, что финские войска на Карельском перешейке смогут войти в Ленинград. Достаточно и того, что они оттянут на себя целую армию защитников города. Главная ставка делалась на группу армий «Север», которая была способна кратчайшим путём и быстро достичь Ленинграда.

Основания для таких оптимистичных планов у гитлеровцев имелись. Во-первых, было обеспечено значительное преимущество в силах и средствах. Во-вторых, они принимали во внимание, что прибалтийские страны только один год находились в составе СССР. Значит, наступление немецких войск будет происходить в среде благожелательно настроенных местных жителей, которые будут с цветами радостно приветствовать «освободителей от жидо-большевистского ига». Так они думали.

В исключительно тяжёлом положении оказались войска 11-й армии командарма В.И.Морозова, и это при том, что именно эта армия была своевременно приведена в состояние боевой готовности. Из разведданных также было известно, что войскам армии в случае начала боевых действий придётся сражаться с 16-й армией Вермахта, размещённой на границе Восточной Пруссии. Утром 22 июня начальник штаба 11-й армии генерал И.Т.Шлемин докладывал в штаб округа в Риге: «Все соединения армии заняли оборону вдоль государственной границы. Сосед слева – 8-я армия. Справа – 3-я армия Западного округа. В 4:00 по всей линии нашей обороны противник открыл артиллерийский огонь».

В момент доклада Шлемина никто в армейском управлении её не знал, что соседом на левом фланге армии вдруг оказались не войска нашей 3-й армии, а крупная немецкая группировка, состоящая из 3-й танковой группы генерал-полковника Г.Гота и 9-й армии Вермахта. И группировка эта нанесла неожиданный мощный удар не со стороны Восточной Пруссии, а из района польских Сувалок. Положение на правом фланге 11 А было не намного лучше: здесь на стыке двух наших армий, сметая всё на своём пути, рвались в направлении Даугавпилса соединения 4-й танковой группы.

На Каунас, где находилось управление 11-й армии, одновременно наступали соединения 9-й полевой армии (6-й армейский корпус) из группы армий «Центр» и два армейских корпуса 16-й полевой армии из группы армий «Север». Таким образом, за первые три дня войны 11-я армия была атакована соединениями двух танковых групп (3-й и 4-й) и двух полевых армий (9-й и 16-й). Ни одна из советских армий не испытывала на себе удар такой чудовищной силы.

От полного разгрома армию спасли умелые действия тех командиров частей и подразделений, которые сумели укрыть своих бойцов в лесах, и не допустили их истребления в результате хаотичной обороны. Позднее, при отходе на восток указанные воинские формирования, действуя из засад, причиняли крупные неприятности тыловым и охранным подразделениям гитлеровцев.

После захвата Вильнюса 24 июня 41-го войска 3-й танковой группы и 9-й полевой армии повернули на трассу Вильнюс-Минск с целью захвата города Молодечно и столицы Белоруссии. Это был неожиданный для советского командования тактический ход, обернувшийся вскоре крупным оперативным успехом группы армий «Центр».

Командарм-11 Морозов приказал отступать в направлении на Полоцк – город в Витебской области Белоруссии. Здесь попытка связаться со штабом фронта не удалась, зато генерал Шлемин из здания райкома партии позвонил в Москву, в Генштаб. К телефону подошёл А.М.Василевский, курирующий в Генштабе Северо-Западное оперативное направление. К этому времени подсчитали, что личный состав армии сократился более, чем на половину. Могло быть и хуже: и в штабе фронта, и в Генштабе считали, что армия погибла. После доукомплектования армии были поставлены новые боевые задачи.

К рассказу об 11-й армии мы ещё вернёмся, а пока заметим, что в защите Ленинграда важную роль сыграла оборонительная линия по реке Луга. Последняя протекала в Ленинградской области и впадала в Финский залив. Из-за сильной заболоченности поймы, река Луга являлась труднопроходимой. Хорошие мостовые переходы для автомобильного и железнодорожного транспорта имелись только в городах Кингисепп (недалеко от устья) и Луга.

В дальнейшем нам не раз придётся обращаться к замечательной книге «Город-фронт», автором которой является Борис Владимирович Бычевский – активный участник и свидетель многих ленинградских событий. Он пишет, что утром 23 июня его вызвал командующий М.М.Попов и заявил: «Будем создавать дополнительные оборонительные рубежи на псковском направлении в районе Луги. Подробные указания получите у генерал-лейтенанта Пядышева».

«Вместе с заместителем командующего генерал-лейтенантом К.П.Пядышевым мы засели за разработку схемы новых рубежей». «Пядышев проводит на карте линию от Кингисеппа на Лугу к озеру Ильмень.
— Это будет лужская позиция. Видимо, придётся выделить отдельную группу войск для её обороны.
Я предлагаю побыстрее заняться предпольем перед Лугой и отправить туда отряды заграждения из общевойсковых и сапёрных частей. Пядышев соглашается и тут же утверждает план рекогносцировки предполья».

Прежде, чем двигаться дальше, следует обратить внимание на некоторые примечательные моменты. Во-первых, отметим, что утром 23 июня 41-го замнаркома Мерецкова в Ленинграде уже не было в связи с его отбытием в Москву. На это указывает нормальная рабочая обстановка в штабе фронта, и отсутствие нервозности и суеты, неизбежных во время пребывания высокопоставленного визитёра. Данное обстоятельство подтверждает тот факт, что во время написания своей книги маршал Мерецков не совсем точно помнил события 22 и 23 июня.

Второй момент связан с потенциалом предвидения у генерала М.М.Попова. Судите сами. Поздней ночью 22 июня нарком Тимошенко и начальник Генштаба Жуков направляют во фронтовые штабы Директиву № 3, в которой требуют перехода наших войск в контрнаступление и разгрома врага на его территории. Утром 23 июня было известно лишь о приграничных боях с войсками агрессора. Тем не менее, в обстановке полной неопределённости комфронта Попов допускал, что противник может относительно быстро продвинуться так далеко, чтобы реально угрожать Ленинграду. Отсюда его решение строить Лужский оборонительный рубеж.

Третий момент связан с удивлением по поводу того, что генеральскую должность начальника Инженерного управления фронта занимает Б.В.Бычевский – командир в скромном звании подполковника. Более того, с 15 августа 41-го он станет заместителем командующего войсками фронта по оборонному строительству. Генеральское звание Бычевский получит в 1942 году.

Времени на раскачку не было. Ещё отсутствовал общий план оборонительных сооружений, но уже начались срочные работы: рытьё противотанковых рвов, подготовка огневых позиций для артиллерии, постановка минных полей перед рекой Луга. Как это было принято в то время, во главе всех дел и организационных мероприятий встали партийные руководители. Бычевский вспоминает:

«Андрей Александрович Жданов срочно возвратился из отпуска и на первом же заседании горкома партии определил конкретные задачи партийных и советских органов в строительстве укреплений. «Три четверти наших усилий должно быть обращено на это», — сказал он. Многие работники горкома, обкома и горсовета пришли на строительные участки как уполномоченные местной власти. Эта форма взаимодействия с войсками целиком себя оправдала».

По инициативе члена Политбюро ЦК А.А.Жданова строителей ленинградского метро освободили от мобилизационного призыва, и всех во главе с начальником Метростроя И.Г.Зубковым привлекли к возведению оборонительных сооружений. Мощная строительная техника и опытные кадры были везде востребованы. Тем не менее, основную массу «строителей» составляли жители Ленинграда и Ленобласти преимущественно женского пола.

Вскоре на передний план вышла задача «заселения» оборонительных сооружений необходимым количеством войск, но с этим делом имелись проблемы. Причина в том, что все части и соединения Северного фронта, как стал называться ЛВО, уже были связаны боями на многих направлениях. На первом этапе была использована 177-я стрелковая дивизия полковника А.Ф.Машошина, которая заняла оборону непосредственно в районе города Луга. Затем в окопы посадили курсантов пехотных и артиллерийских училищ. Остальную нехватку личного состава решили восполнить за счет дивизий народного ополчения, которые ещё предстояло сформировать и обучить. Утешали себя мыслью, что врагу ещё предстояло пройти через всю Эстонию.

И вдруг, как гром среди ясного неба, в штаб Северного фронта пришло сообщение о том, что войска Северо-Западного фронта после нескольких дней боёв оставили Псков, и противник готовится к движению вдоль трассы Псков-Луга. Этого никто не ожидал. Как управление СЗФ могло такое допустить?! Ведь по реке Великая, впадающей в Чудское озеро, ещё в 1939 оду были построены мощные укрепления между Псковом и городом Остров, в которых можно было обороняться, как минимум, несколько недель.

Прорыв Псковско-Островского укреплённого района осуществили войска 4-й танковой группы Э.Гёпнера. Группа состояла из 41-го танкового корпуса (Г. Рейнгардт) и 56-го танкового корпуса (Э. фон Манштейн), и была менее мощной (по числу танков), чем три другие танковые группы. Тем не менее, в первые недели войны она действовала весьма эффективно.

56-й танковый корпус захватил город Остров почти без боя, так как наши войска, отправленные на его оборону, не успели прибыть своевременно. Дальнейший маршрут корпуса по плану пролегал через Порхов-Дно-Сольцы на Новгород, обогнув западную береговую часть озера Ильмень. Захват Новгорода открывал противнику перспективные пути продвижения к Ленинграду с южного направления.

41-й танковый корпус, потеряв несколько дней в боях за Псков, имел задачу двигаться к Ленинграду коротким путём через мостовые переходы в городе Луга. Как и в случае с Островом, защита Пскова (41-й стрелковый корпус) не успела в срок занять позиции укрепрайона, и потому противник навязал нашим подразделениям бои в невыгодных условиях (без разведки и неполного развёртывания сил) сразу в зоне выгрузки.

Почему такое могло произойти? По нашему мнению, для советских военачальников полной неожиданностью стала скорость перемещения вражеских войск, их способность внезапно появляться там, где их не ждали. Теперь мы знаем, что непостижимая скорость мобильных соединений Вермахта (танковых и моторизованных войск) достигалась за счёт употребления личным составом наркотических и психотропных средств, подавляющих и притупляющих чувства усталости, голода, сонливости, страха и т.п. В наших штабах, к сожалению, не успели осмыслить те важные изменения, которые произошли в стратегии и тактике германских сухопутных сил. Из-за этого правильно принятые решения трагическим образом отставали от скорости их исполнения. Бычевский продолжает:

«На рассвете 10 июля комбриг Евстигнеев сообщил мне, что неприятель занял Псков, а в сторону Луги лавиной катятся перемешавшиеся войска Северо-Западного фронта. Не успел я положить телефонную трубку, как меня вызвал командующий фронтом генерал-лейтенант М.М.Попов:

— О падении Пскова слышали? Чувствуете, как сразу осложнилась обстановка? : Так вот, немедленно отправляйтесь в лужское предполье. Надо во что бы то ни стало ускорить постановку минных заграждений. Кстати, где у вас рота специального минирования?

— В Красногвардейске, товарищ командующий. В полной готовности. Радиостанция укрыта в парке.
— Радиостанцию держите там, а команду с приборами возьмите с собой. Лично организуйте постановку крупных фугасов в районах Струги Красные, Городище, Николаево. Немецкие танки могут подойти туда завтра».

В этом месте главы имеет смысл сделать небольшое отступление, чтобы ещё раз обратить внимание на способность генерала М.М.Попова принимать правильные решения. Ещё до прорыва обороны под Псковом он приказал строить Красногвардейский оборонительный рубеж на ближних подступах к Ленинграду. Красногвардейск – это переименованная Гатчина, пригород с разветвлённой сетью коммуникаций.

В основе решения командующего лежало оправданное опасение того, что весьма протяжённая Лужская оборонительная полоса может быть прорвана противником. В этом случае врага необходимо остановить на втором, менее протяженном рубеже обороны. Инициатива командующего получила мощную организационную поддержку со стороны А.А.Жданова. Строительство началось 4 июля 41-го. Правый фланг КрУРа начинался в районе Петергофа, а левый фланг опирался на берег речки Ижора. Общая протяжённость по фронту составляла около 150 километров.

Выполняя приказ командующего, отданный 10 июля, Бычевский с группой минёров и несколькими командирами из штаба фронта выехали на лужскую трассу. Навстречу из Пскова двигался неорганизованный поток беженцев. Время от времени налетали немецкие самолёты, оставляя на дороге убитых и раненых.

После обращения Сталина к народу 3 июля 41-го, местные и военные власти следили за тем, чтобы врагу не доставались объекты народного хозяйства и другие материальные ценности. Всё, что нельзя было вывезти в тыл, подлежало уничтожению. Под началом Бычевского находились минёры из специальной роты, которые оставляли в зданиях замаскированные фугасы с радиовзрывателями. По сигналу мощной радиостанции их приводили в действие, уничтожая штабы и другие органы управления оккупантов.

«Командующий фронтом ошибся ненамного. Через день несколько танков, мотоциклисты и бронетранспортеры с пехотой противника появились перед рекой Плюссой у переднего края предполья. 483-й полк 177-й стрелковой дивизии и часть орудий Особой артиллерийской группы готовились встретить передовой отряд врага».

«Вечером 13 июля я снова выехал в Лугу. Для работ на оборонительном рубеже прибыло ещё шестьдесят тысяч ленинградцев. Теперь они трудились вместе с войсками, спешно создавая завалы, танковые ловушки, рвы. Сапёры закладывали мины перед главной полосой обороны и в предполье. Мы с начальником строительства М.М.Зязиным осматривали орудийные ДОТы из сборных бетонных блоков, когда подошёл старший лейтенант Гуляницкий. Он только что вернулся из 177-й стрелковой дивизии, видел первую контратаку в предполье, а потому был возбуждён и полон впечатлений.

— Ох и дали же фашистам по зубам! – волнуясь рассказывал старший лейтенант. –Представляете, идёт штук двести автомашин да около тридцати танков. Гитлеровцы такие нахалы – из люков высунулись, будто на прогулку едут. А тут наши танки как выскочат из леса, да как ударят во фланг! Разрезали колонну – и давай давить! А возглавлял контратаку замкомандира двадцать четвёртой танковой дивизии полковник Родин. … В общем, фашистов снова отбросили за Плюссу».

Теперь уместно вновь вспомнить об 11-й армии Северо-Западного фронта. Фронтовое командование разрешило её Военному совету подчинять себе остатки частей и подразделений войск, потерявших управление во время отступления. Таким путём в короткий срок была сформирована новая дивизия под командованием полковника Карапетяна. А вскоре 11-я армия вписала своё имя в историю ВОВ в разделе «Оборона Ленинграда». О том, что произошло в середине июля 41-го, рассказывает в своей книге воспоминаний бывший начальник связи этой армии В.П.Агафонов:

«И вот в результате трезвой оценки обстановки армия нанесла первый, неожиданный удар под Сольцами. 56-й танковый корпус 4-й танковой группы немцев, наступая на Ленинград, растянулся по дороге вдоль реки Шелонь от города Дно до Новгорода. Наша разведка доносила, что дорога забита колоннами автомашин с войсками и имуществом, и что противник не выставил какого-либо серьёзного флангового охранения. Танки немцев не смогут эффективно действовать, так как «увязли» в общем потоке движения войск.

Немецкое командование, конечно, не могло предположить, что разрозненные отступающие соединения советских войск смогут нанести организованный контрудар. Противник, безусловно, понимал, что фланги его 56-го танкового корпуса очень уязвимы, но он рвался к Ленинграду и, учитывая общую обстановку на фронтах, решил пойти на риск.

Соединения 11-й армии и вновь сформированная дивизия ударили с трёх направлений в незащищенные фланги гитлеровцев и в результате молниеносного удара выхватили на участке в несколько километров целый «кусок» из вражеской колонны. Удар был настолько неожиданным, что немцы не успели даже уничтожить автомашину, предназначенную для химической войны (мы немедленно отправили её в Москву). Впервые с начала боевых действий нами были захвачены крупные трофеи и большая группа пленных».

Разумеется, что Эрих фон Манштейн, работая над книгой своих воспоминаний, не мог проигнорировать то, что произошло с его 56-м танковым корпусом в районе Сольцы. Его версия имевших место событий такова:

«15 июля на КП командира корпуса, находившийся в Шелоне западнее Сольцы, поступили малоутешительные донесения. Противник большими силами с севера ударил во фланг вышедшей на реку Мшага 8-й танковой дивизии и одновременно с юга перешёл реку Шелонь. Сольцы – в руках противника. Таким образом, главные силы 8-й ТД, находившиеся между Сольцами и Мшагой, оказались отрезанными от тылов дивизии, при которых находился и штаб корпуса. Кроме того, противник отрезал нас и с юга, большими силами перерезал наши коммуникации. Одновременно продвигавшаяся дальше к северу 3-я моторизованная дивизия была атакована с севера и северо-востока превосходящими силами противника».

По мнению Манштейна, кризис удалось ликвидировать 18 июля после отступления его войск в район населённого пункта Дно. Здесь его войска смогли опереться на 1-й армейский корпус из состава 16-й полевой армии генерала Буша. В Вермахте было принято, что каждую танковую группу сопровождает полевая армия. 1-й армейский корпус был прикреплён к корпусу Манштейна и оставался в городке Дно из-за меньшей мобильности пехоты.

Манштейн далее признаёт, что русским действительно досталась установка для химической атаки, а также сугубо секретная инструкция по её применению. Московское радио, дескать, использовало эти трофеи для своих пропагандистских целей, а ему самому пришлось оправдываться непосредственно перед командованием в Берлине. Переживания Манштейна по этому поводу ничего не стоят. Главное в том, что широкая международная огласка сорвала планы нацистов по применению химического оружия на территории СССР.

А что в это время происходило с 41-м танковым корпусом Рейнгардта? Хотя беспечное наступление его передовых отрядов под Плюссой сопровождалось значительно меньшими потерями, чем в корпусе Манштейна под Сольцами, тем не менее, и сам Рейнгардт, и командование 4-й танковой группы отнеслись к этому неприятному эпизоду более, сем серьёзно. Их воздушная и наземная разведка подтвердили, что отступившие от Пскова неорганизованные группы военнослужащих уже заняли позиции на Лужских укреплениях и готовы стоять насмерть вместе с другими защитниками Луги.

В этих условиях «прогрызание» мощной обороны может потребовать нескольких недель по срокам в сочетании с крупными потерями. Следовало найти другое решение. 19 июля Манштейн получил от командующего Гёпнера уведомление о том, что 41-й танковый корпус в составе двух танковых и одной моторизованной дивизий оставляет прежние позиции, чтобы переместиться в район восточнее Нарвы. На месте остаётся только 269-я пехотная дивизия, которая теперь переходит под командование Манштейна. Моторизованная дивизия СС «Мёртвая голова» («Тотенкопф») возвращается в 56-й танковый корпус.

Манштейн был очень недоволен. Ему хотелось вместе со всеми двинуться к Нарве, откуда, как он знал, в сторону Ленинграда вели четыре хорошие дороги. Вместо этого, ему предписывалось прорывать оборону русских позиций на Лужском и Новгородском направлениях во взаимодействии с 16-й полевой армией. Хотя после «трёпки» под Сольцами, Манштейну следовало бы думать, в первую очередь, о восстановлении боеспособности своего корпуса.

А пока разведотряды Рейнгардта не без успеха искали броды в нижнем течении обмелевшей от жары реки Луга. Вскоре на правом берегу реки в менее чем тридцати километрах от Кингисеппа удалось создать перспективный плацдарм. Бойцам 2-й дивизии народного ополчения и курсантам сбить противника с плацдарма не удалось. Под руководством Бычевского сапёры в тёмное время суток поставили минные заграждения, чтобы локализовать территорию плацдарма. На этом пока всё закончилось. Наши войска окружили плацдарм и вели наблюдение. Противник, как будто, успокоился и подозрительной активности не проявлял.

В целом складывается впечатление, что танковый генерал Рейнгардт подобно генералу Готу не искал прямых путей, исходя из убеждения, что часто окружные пути оказываются и самыми эффективными. Во всяком случае, у него, кроме плана А – выход на трассу Луга-Ленинград, существовал и план Б. Подтверждением тому служит тот факт, что Рейнгардт после взятия Пскова направил часть своих танков в сторону города Гдов на восточном берегу Чудского озера, откуда имелась хорошая дорога на Кингисепп. Здесь его танки могли рассчитывать на пехотную поддержку со стороны подразделений 18-й полевой армии.

Наступивший август 1941 года принёс Гитлеру разочарование и беспокойство относительно того, как развиваются события на германо-советском театре военных действий. После победных двух-трёх первых недель боевых действий, отлаженная германская военная машина стала пробуксовывать и стопориться. Особенно это было заметно на московском и киевском направлениях.

Хуже того, события на Русском Севере вполне можно было отнести к разряду провальных. Несмотря на трёхкратное немецкое преимущество в силах и средствах, советские войска остановили наступление противника на Мурманск и Кандалакшу. И Мурманск, и Кировская железная дорога продолжали функционировать и работать на оборону.

Свои ближайшие надежды Гитлер возлагал на группу армий «Север» под командованием фельдмаршала фон Лееба. Если последний обеспечит захват Ленинграда, то это даст огромный пропагандистский эффект, компенсирующий другие неудачи и промедления, ибо во всём мире знают город, носящий имя вождя большевистской революции Владимира Ленина.

От разведывательных органов в Берлин поступали донесения о том, что на подступах к Ленинграду мало кадровых воинских формирований, Их нехватка восполняется плохообученными и слабовооружёнными полками и дивизиями народного ополчения. Кроме того, принимался во внимание и тот факт, что мощный Балтийский флот русских «застрял» на таллиннском рейде и оказать помощь городу будет не в состоянии. Об этом времени Б.В.Бычевский вспоминает так:

«К началу августа боевые порядки войск на правом фланге лужского сектора несколько уплотнились. Пехотному училищу имени С.М.Кирова сузили полосу обороны за счёт приведённой в порядок после отступления из Пскова 90-й стрелковой дивизии. На кингисеппское направление выдвинулась артиллерийская противотанковая бригада, а в район Красногвардейска подошла, наконец, 1-я танковая дивизия. Тем не менее, оборона на этом участке лужской полосы всё ещё напоминала тонкую нить».

«Разведчики 2-й дивизии народного ополчения взяли в плен нескольких солдат с документами. Пленные показали: к плацдарму подошла 36-я моторизованная дивизия. Всё говорит за то, что пауза вот-вот кончится. 8-я армия разрезана на две части: одна ведёт бои под Таллинном, другая отходит к Нарвскому перешейку. Нам переподчинили её в этот критический момент. Судя по донесению, которое прислал в штаб фронта новый командующий армией генерал-лейтенант П.С.Пшенников, его войска уже не в силах сдерживать противника. Слишком велики потери людей и техники».

8 августа 41-го гитлеровцы бросили все свои силы в прорыв. К этому времени к Нарве подошли соединения 18-й армии Г. фон Клюхера. Особенно неиствовала немецкая авиация, значительно пополненная за счёт авиакорпуса Рихтгофена, который Гитлер передал фон Леебу. Бычковский в этот день находился на командном пункте полковника В.Г.Мухина – начальника кировского пехотного училища.

«Огромное во весь горизонт багровое зарево. Полыхают дома в Нарве, Кингисеппе, ближайших посёлках. Вражеская авиация наносит один удар за другим. Перекаты артиллерийских разрывов не стихают и ночью. Четвёртые сутки дерутся ополченцы и курсанты, стремясь не допустить прорыва танков в оперативную глубину».

«Ещё 9 августа Попов решил остановить немцев контрударом. Для этого он усилил кингисеппский сектор только что сформированной 4-й дивизией народного ополчения и одним полком 1-й танковой дивизии. Но штабу сектора потребовалось около суток на подготовку контрудара, а к этому времени две танковые, две пехотные и одна моторизованная дивизии противника вклинились в нашу оборону и стали охватывать большой район. 4-я дивизия народного ополчения оказалась втянутой в тяжёлый оборонительный бой вместе с училищем имени С.М.Кирова. К вечеру 11 августа части перемешались, связь нарушилась и началась та путаница, которая называется потерей управления».

10 августа 41-го Манштейн частью своих сил пытался пробить брешь в обороне советских войск в центральном секторе Лужского УРа, но войска под командованием генерала А.Н.Астанина все атаки отбили. Пришлось Манштейну сосредоточиться на боевых действиях на Новгородско-Чудовском направлении. Можно сказать, что воевал генерал пехоты Манштейн с переменным успехом. Неудачи списывал на дождливую погоду и неподходящую для моторизованных войск лесистую местность.

В истории ВОВ записано, что 16 августа 41-го советские войска оставили город Кингисепп Ленинградской области. Да, гарнизон этого города несколько дней отбивался от противника, но это не отменяет факта прорыва немецких войск путём обхода оборонительных сооружений Кингисеппа. Большая часть мобильных соединений Гёпнера устремилась к Красногвардейску, в то время, как меньшая часть повернула на восток, имея целью перерезать трассу Луга-Ленинград, окружить и уничтожить войска генерала Астанина. Планировалось сделать то, что не удалось сделать войскам Манштейна. Бычевский продолжает в 3-й главе своей книги:

«Получилось так, что одновременно и совершенно: неожиданно освободили от работы начальника штаба Д.Н.Никишева и его заместителя П.Г.Тихомирова. Все недоумевали: в чём дело? Говорили, что они вызвали гнев Ворошилова (главком Северо-Западного направления. — Г.К.) своей нерасторопностью. На должность начальника штаба фронта прибыл из 23-й армии полковник Н.В.Городецкий. Человек подвижный, деятельный, но, конечно, ему трудно было сразу охватить весь огромный объём работы. А ведь как раз в эти дни решалась судьба Лужской группы войск.

После прорыва противника в районе Кингисеппа командующий фронтом приказал генералу А.Н.Астанину начать отход. От успеха этой операции зависело многое. Если бы удалось сохранить для Красногвардейского укреплённого района такую силу, как Лужская группа войск! …».

Именно таков был замысел командующего Попова: пока имеется такая возможность, срочно перебросить личный состав и технику из центрального сектора Лужского УРа для укрепления КрУРа. Но тут проявила себя несвоевременная и вредная для службы перестановка в штабе фронта. Дело в том, что новый начальник штаба прежде воевал там, где о мобильных соединениях Вермахта имели смутное представление. Полковник Городецкий не знал из своего опыта, с какой скоростью, и как непредсказуемо способны перемещаться эти войска.

В результате он направил генералу Астанину телеграмму, в которой уверял, что на пути отхода его войск и вокруг нет значительных по численности вражеских сил. Исходя из этого, он поставил отходящим войскам задачу: временно приостановить отход и сначала провести наступательную операцию в направлении Сиверской.

Войска втянулись в бои, однако на следующий день разведка установила, что трасса Луга-Ленинград перехвачена противником в составе танковой дивизии и мотопехоты. План организованного отхода рухнул. Боеприпасы и топливо подходили к концу. Ничего не оставалось, кроме как несколькими группами выходить из окружения, спасая личный состав. В своей книге Б.В.Бычевский рассказывает о том, как сложилась судьба бойцов и командиров, выходящих из окружения:

«Больше двух тысяч человек вышли из окружения с отрядом полковника А.Ф.Машошина и бригадного комиссара Л.В.Гаева. Отряд этот пробился между Красногвардейском и Колпиным. Гаев погиб в последней атаке, не дойдя до цели нескольких сотен метров. С боями вырвался из окружения и другой отряд во главе с командиром 24-й танковой дивизии полковником А.Г.Родиным».

«Организованно вышел из окружения арьергард Лужской группы. Действуя где силой, где хитростью, полковник Г.Ф.Одинцов сумел вывести несколько тысяч бойцов, в том числе более двухсот раненых. Пехотному училищу имени С.М.Кирова удалось пробиться из окружения довольно быстро, но со значительными потерями. Талантливый командир, полковник Г.В.Мухин действовал очень решительно. Военный совет фронта приказал эвакуировать училище из Ленинграда. Это удалось сделать буквально за несколько дней до того, как прервалась железнодорожная связь Ленинграда со всей странной».

Наибольшие мытарства выпали на долю отряда, который возглавил сам генерал Астанин. «Вначале было взято направление строго на север, вслед за отрядом Машошина и Гаева. Но противник успел заделать брешь, и Астанин вынужден был повернуть на восток. … Только в последних числах сентября, после тяжёлых месячных скитаний по тылам гитлеровцев, Астанин с небольшой группой при помощи партизан пробился в районе станции Погостье».

Инженерные войска Северного фронта и жители Ленинграда хорошо потрудились для создания мощных фортификационных сооружений Красногвардейского укрепрайона. Ставка ВГК 3 августа приняла решение о создании 42-й армии для защиты северной столицы с южного направления. КрУР был включён в состав новой армии. Боевое крещение 42-я армия получила 19 августа 41-го, когда неприятельские силы атаковали Красногвардейский укрепрайон. Гёпнер бросил на штурм 1-ю и 8-ю танковые дивизии. Наши войска не дрогнули. На прямую наводку были выставлены десятки зенитных орудий калибра 85 мм из корпуса ПВО.

Снаряд, выпущенный из длинноствольной зенитной пушки, приобретает такую кинетическую энергию, что способен гарантированно поразить любую бронированную технику. Гитлеровцы такого не ожидали. После нескольких бесплодных штурмовых атак немцы поняли, что Красногвардейский УР им не одолеть. 21 августа фон Лееб приказал прекратить здесь активные боевые действия, закрепиться на достигнутых рубежах и перейти к обороне.

23 августа 41-го Ставка ВГК приняла решение разделить Северный фронт на два фронта: Ленинградский (генерал-лейтенант М.М.Попов) и Карельский (генерал-лейтенант В.А.Фролов). Решение Ставки было ожидаемым, поскольку руководить из Ленинграда войсками на Кольском полуострове и в Карелии стало делом малоэффективным.

7.3. Борьба с угрозой блокады и её последствиями

Командующий группой армий «Север», отдавая приказ о переходе к обороне, знал, что вскоре прибудет подкрепление, и тогда атаки возобновятся с новой силой. Дело в том, что по плану всей операции оставшиеся войска его группы (16-я полевая армия и её усиление) должны были подойти к пригородам Ленинграда с юга и юго-востока, дополнив те соединения, которые уже осуществляли огневое давление с запада и юго-запада. Только после этого имело смысл совместными и одновременными усилиями приступить к решительному штурму русской северной цитадели.

Однако, как это нередко бывает, 16-я армия генерала Буша не укладывалась в установленные сроки. Советская 48-я армия вначале сдерживала её восточнее озера Ильмень, затем – у Новгорода и, наконец, в районе города Чудово Новгородской области, стоящего на главной трассе Ленинград-Москва. Тем не менее, к вечеру 20 августа 41-го немецкие войска смогли занять Чудово. Теперь им предстоял неблизкий (с точки зрения пехоты) марш от окрестностей Чудово до Ленинграда.

Гитлер, вероятно, предвидел такое развитие событий. Поскольку он лично был заинтересован в скорейшем разрешении ленинградской проблемы, то он уже в середине августа принял решение усилить группу армий «Север» путём передача ей одного из танковых корпусов, входящих в состав группы армий «Центр». Об этом с большим неудовольствием вспоминает Г.Гот:

«Выделенный из состава 3-й танковой группы 39-й танковый корпус (12-я танковая, 18-я и 20-я моторизованные дивизии) был использован не на месте, где решался исход войны, а направлен далёким окружным путём через Вильнюс на северное крыло группы армий «Север». Этому корпусу предстояло выполнить основное желание Гитлера: захватить Ленинградский промышленный район и изолировать «цитадель большевизма» от Москвы».

39-й танковый корпус генерала танковых войск Рудольфа Шмидта неожиданного для нашего командования ударил с юго-запада почти перпендикулярно трассе Ленинград- Москва севернее города Чудово. Мобильным соединениям Р.Шмидта пехотную поддержку обеспечивали два армейских корпуса (1-й 28-й). В совокупности получилась мощная сила, способная сбить наши ослабленные войска и быстро подвигаться к заранее намеченным целям.

Без проблем части оперативной группы Шмидта 25 августа заняли Любань, после чего 12-я танковая дивизия развернулась на Колпино. 18-я моторизованная дивизия устремилась в направлении населённого пункта Кириши с целью добить отходящие в этом направлении остатки 48-й армии. 20-й моторизованной дивизии предстояло захватить железнодорожную станцию Мга прежде, чем русские успеют её укрепить. Через эту станцию шли поезда и в Ленинград, и в Мурманск. Гитлеру доложили об этом военном успехе, и он был доволен. Снабжения лишались с 31августа оба эти города. Их падение становилось делом времени: без постоянной подпитки людскими и материальными ресурсами оборона не может долго продолжаться.

Радость фюрера вскоре омрачилась тем фактом, что уже в первых числах сентября в Мурманск пошли составы и эшелоны по срочно достроенной резервной железнодорожной ветке. Её начальным пунктом стала станция Обозерская Северной железной дороги (Москва-Архангельск). Далее рельсы шли на запад через тайгу, огибали берега Онежской губы Белого моря и выходили на конечный пункт – станцию Беломорск Кировской железной дороги. Дальнейший маршрут проходил по защищённому участку Кировской железной дороги до самого Мурманска. Дотянуться до нового маршрута гитлеровцы так и не смогли, как ни старались.

Про день 28 августа 41-го Б.В.Бычевский записал, что он запомнился ему на всю жизнь. Утром ему передали приказание командующего фронтом направить группу минёров в город Тосно для постановки минных заграждений из-за опасения того, что противник может проникнуть в этот населённый пункт. Бычевский отправил автотранспортом небольшой отряд.

«А потом мы с комиссаром Николаем Александровичем Мухой решили и сами приехать в Тосно. По оперативной сводке выходило, что посёлок Красный бор на Московском шоссе удалён от линии фронта на десятки километров. Но не успели мы отъехать от него и сотни метров, как услышали в лесу перестрелку. Оставив машину на опушке, пешком двинулись на звуки выстрелов.

— Может, вражеские парашютисты высадились? – высказал предположение комиссар. Я промолчал, однако встревожился очень. Ведь позади нас, всего в нескольких километрах за небольшой речонкой Ижорой, остался Колпинский укреплённый район. Он имеет броневые и бетонные доты. Но их только что занял Ижорский рабочий артиллерийско-пулеметный батальон, ещё не освоивший технику стрельбы из стационарных орудий и пулемётов. А за тонкой ниткой укреплённого рубежа – совсем пустынное Московское шоссе, широкие юго-восточные ворота Ленинграда. Что будет, если враг прорвётся туда?…».

Выяснилось, что минёры не успели далеко отъехать, как напоролись на встречный немецкий отряд. Стало понятно, что враг уже занял Тосно. Оставалось сделать завалы на шоссе и отходить под огнём назад в Колпинский УР. Польза от неудачной «вылазки» в Тосно состояла в том, что минёры Бычевского взорвали за собой мост, а это сделало на некоторое время невозможным дальнейшее продвижение танковой колонны противника.

Возникает вопрос: Почему только случайное совпадение предотвратило проникновение танков противника в жилые кварталы города? Ответ состоит в том, что на этом направлении не было регулярных воинских формирований Красной Армии. По уставу дивизия или полк всегда выставляют впереди своих позиций дозоры, обязанные сообщить о приближении неприятеля. Дополнительно впереди действует разведка, собирающая о противнике полезную информацию (численность войск, вооружение, командный состав и т.п.). В рассмотренном случае ничего этого не было, а оперативная сводка оказалась запоздалой и потому ошибочной.

В трудной, напряженной жизни Ленинграда в те дни случались и позитивные события. Таким событием стало, например, прибытие в город 168-й стрелковой дивизии полковника А.Л.Бондарева. Данное соединение из 7-й армии генерала Гореленко, первоначально дислоцировалось в районе города Сортавала. Это – рядом с финской границей и северной оконечностью Ладожского озера. Начиная с 22 июня, пока Финляндия не вступила в войну, личный состав дивизии помогал эвакуировать колхозный скот в Петрозаводск.

С началом активных боевых действий войска Карельской армии финнов ударили в стык между 27-й и 7-й армиями, стремясь изолировать их друг от друга и разбить по частям. 168-я СД, имевшая опыт борьбы с финнами в Зимней войне, сражалась достойно и считалась одной из лучших дивизий Северного фронта. Многочисленные финские войска сумели, однако, сделать так, что дивизия оказалась в полуокружении и прижатой к Ладожскому озеру.

О подробностях боевой деятельности 168-й стрелковой дивизии в первые месяцы войны можно узнать в книге «От Невы до Эльбы». Автор книги – Борщев Семён Николаевич в чине капитана занимал должность начальника оперативного отделения в штабе указанной дивизии. Заметим, что до начала 1943 года, когда в Вооружённых силах СССР ввели погоны, капитан относился к старшему командному составу и носил в петлицах красный эмалированный прямоугольник («шпалу»). У полковника были четыре «шпалы», а у старшего лейтенанта (средний комсостав) – три «кубаря» (квадрата). После введения погон капитан был понижен до среднего комсостава. Чтобы избежать обид и огорчений, Военсоветы фронтов стали переводить «старых» капитанов в майоры, чтобы те в дальнейшем не опасались понижения в должности. Командиров среднего и старшего командного состава стали называть офицерами.

Спасая 168-ю дивизию от разгрома (она сражалась на узкой прибрежной полосе Ладоги), главком Ворошилов принял решение с помощью кораблей и судов Ладожской флотилии срочно эвакуировать дивизию, чтобы использовать её в обороне Ленинграда. Решено было предварительно переправить дивизию на остров Валаам, откуда затем переместить полки на те участки фронта, где существовала бы наибольшая опасность.

Первыми на Валаам были доставлены командир и начальник штаба дивизии полковники А.Л.Бондарев и А.И.Королёв. Они должны были на месте обеспечить приём и размещение личного состава и материальной части дивизии. Комдив Бондарев возложил на Борщева руководство обороной и эвакуацией дивизии. Далее последуют некоторые выдержки из книги Борщева.

«Благодаря мужеству и самоотверженности моряков-ладожцев, их организованности и слаженности задание командования фронта было выполнено. 9700 бойцов и командиров только нашей дивизии (не считая личного состава 71-й и 115-й дивизий) моряки переправили на остров Валаам. Вместе с людьми была переправлена и вся боевая техника».

Таким образом, вся операция по выходу из полуокружения и эвакуации на Валаам прошла успешно. Удалось в тяжелейших условиях выйти из боя, сохранив при этом большую часть личного состава трёх стрелковых полков, а также расчёты и орудия пушечного и гаубичного полков. Запасы продовольствия тоже вывезли, что было немаловажно в условиях ленинградской жизни.

24 августа началась доставка дивизии сначала водным путём, а потом по железной дороге в район города Слуцк (Павловск). Операция по передислокации закончилась 27 августа. 28 августа Борщев и некоторые другие командиры из штаба дивизии решили осмотреть укреплённый район вдоль левого берега реки Ижора. Всё (окопы, траншеи, блиндажи) было сделано добротно.

«Только вернулись в штаб, как меня позвали к телефонному аппарату. Звонил командующий фронтом генерал М.М.Попов.
— К вам выехал «хозяин», — сказал командующий. – Встречайте его на окраине Александровки.
Нетрудно было догадаться, что к нам едет главнокомандующий Северо-Западным направлением маршал Ворошилов».

Борщев не знал, что Ворошилову пришлось изменить маршрут движения, из-за чего он не появился в обусловленном месте. Главкома Борщев встретил уже на приказарменной территории, после того, как вернулся в штаб дивизии. Начальник оперативного отделения коротко и толково доложил «хозяину» о положении дел в дивизии, о том, в чём соединение нуждается в первую очередь. Ворошилов обещал помочь.

Общение с главкомом не осталось без последствий: когда через несколько часов из Смольного вернулся комдив Бондарев, Борщев узнал, что ему присвоено майорское звание, и он назначен начальником штаба 168-й стрелковой дивизии. Прежний начальник штаба дивизии также получил должностное повышение.

«Неожиданно ночью позвонили из штаба фронта и приказали встречать «хозяина».
— Опять к нам, — сказал полковник Бондарев. – Это неспроста.
Я взглянул на часы. После первого приезда маршала прошло не более девяти часов. Видимо, обстоятельства осложнились. Не станет же главком ни с того, ни с сего в два часа ночи отправляться в ту же самую дивизию, где совсем недавно побывал».

«Поздоровавшись с нами, главком сказал, что обстановка на фронте резко ухудшилась. Противник овладел посёлком и станцией Тосно. Маршал поставил перед нами задачу: остановить наступление гитлеровцев, рвущихся к Слуцку и Колпину. Он приказал посадить один полк на автомашины, форсированным маршем выйти в район Тосно, разгромить во встречном бою противника и не допустить дальнейшего его продвижения. Вторым полком занять рубеж обороны по левому берегу реки Ижоры – от деревни Аннолово до города Колпино. Третий полк держать в резерве и без его, главкома, разрешения не трогать.

Помню, как нас поразил и встревожил тот факт, что главнокомандующий запрещает командиру дивизии без своего особого приказа вводить в бой хотя бы одну часть или подразделение. Разумеется, мы не знали тогда, что положение с резервами на нашем фронте очень тяжёлое. Было решено бросить в бой в районе Тосно 402-й полк подполковника Ермакова. Главком захотел лично поставить боевую задачу командиру 402- го полка».

Следует отметить, что в беседе с подполковником Я.С.Ермаковым К.Е.Ворошилов проявил свойственные ему лучшие человеческие качества и такой стиль общения с подчинёнными, которого так не хватало некоторым крупным советским военачальникам. «Маршал Ворошилов встретил подполковника Ермакова как старого друга, хотя раньше никогда не видел его. По всему было видно, что главком хорошо знал о боевых действиях 402-го полка и на границе, и в лесах Карелии.

— Мы на вас надеемся, подполковник, — сказал он, — давайте свою карту.
Ставя задачу, главком, несмотря на серьёзность обстановки, старался, как мне показалось, не сгущать красок.
— Наведите там порядок, — заключил Клемент Ефремович, водя карандашом по карте-километровке вдоль шоссейных и железных дорог, подступавших к станции Тосно».

В штабе дивизии с нетерпением ждали донесений от Ермакова, волновались за судьбу 402-го стрелкового полка. Вначале полк легко сбил мотоциклистов-разведчиков, а затем неожиданно для немцев ударил по-крупному. В донесении Ермакова говорилось: «Захвачено 300 пленных, полковое знамя, 46 орудий, 56 пулемётов, 1500 автоматов, несколько десятков автомашин».

Разумеется, тактические успехи одного полка были не в силах существенно изменить ситуацию на оперативном направлении. Однако действия 402-го полка внесли сумятицу в рядах противника, сдвинули намеченные сроки его действий (до трёх суток). Маршал Ворошилов сделал ставку на 168-ю стрелковую дивизию и оказался прав. В итоге выиграли время и успели закончить организацию и формирование 55-й армии Ленинградского фронта, которая заняла оборонительные позиции по линии Пушкин-Слуцк-Колпино. В состав этой армии вошла и 168-я СД полковника Бондарева, который получит генеральское звание в начале октября 41-го. В плане сравнения вспоминается вредительская деятельность маршала Тимошенко, который не удосужился направить хотя бы одну дивизию для защиты Смоленска с южного направления.

В Москве с нарастающим беспокойством следили за тревожными событиями вокруг Ленинграда. Как всегда в таких случаях, выход находят в организационных мероприятиях. Об этом сообщает в своей книге маршал А.М.Василевский:

«29 августа решением ГКО упраздняется командование Юго-Западного направления. Входившие в состав направления фронты подчиняются непосредственно Ставке. В связи с этим с 5 сентября командующим войсками Ленинградского фронта был назначен Маршал Советского союза К.Е.Ворошилов, а генерал-лейтенант М.М.Попов – начальником штаба этого фронта».

Можно предположить, что 60-летнему Ворошилову было некомфортно работать вместе с таким самодостаточным военачальником, как 37-летний генерал Попов. Вероятнее всего, именно маршал попросил Сталина заменить Попова Городецким. Сталин согласился и назначил Попова командующим одной из армий Брянского фронта. Для Попова это было хорошее решение, так как ему возвращали почётное право называться «товарищ командующий». Взлёт его карьеры был ещё впереди.

В первых числах сентября, когда после тяжёлого перехода вернулся в Финский залив Балтийский флот, ленинградцы почувствовали его весомый вклад в оборону города. Во-первых, были сформированы восемь бригад морской пехоты. Во-вторых, вставшие на Кронштадтском рейде и в устье Невы боевые корабли стали поддерживать войска на суше огнём своих тяжёлых орудий. Можно сказать, что помощь поступила вовремя, так как гитлеровцы уже накопили силы, достаточные, как они считали, для решительного штурма. Вот как об этом пишет в послевоенных воспоминаниях генерал-лейтенант Борщев:

«С утра 6 сентября противник начал всеобщее наступление под Ленинградом. Сосредоточив огромные силы на шлиссельбургском, красносельско-урицком, гатчинско- пулковском и слуцком направлениях, гитлеровское командование рассчитывало перерезать все железнодорожные и шоссейные дороги, связывающие Ленинград со страной, а затем с ходу ворваться в город. Войска нашего фронта героически отражали атаки численно превосходящих сил врага. 8 сентября противник занял Шлиссельбург, завершив тем самым окружение Ленинграда с суши».

Тактика противника наносить удары одновременно по всем направлениям (практически – по всему фронту) не позволяла обороняющимся маневрировать силами и средствами внутри города. При этом почти сразу начинают выявляться слабые места в обороне, которые неприятель немедленно использует. Генерал-лейтенант Б.В.Бычевский вспоминает:

«На следующий день противник захватил Воронью гору в районе Дудергофа. … С потерей Вороньей горы – огромной высоты, господствующей над всей местностью, — возникла непосредственная угроза и Красному Селу, и Пулковским высотам. Городецкий рассказал, что 500-й стрелковый резервный полк не успел занять оборону на Вороньей горе, и под ударами авиации в беспорядке отходит к Пулковским высотам. Шоссе от Дудергофа до Красногвардейска перехвачено танками противника».

Несмотря на все попытки сдержать врага с помощью частей 3-й гвардейской дивизии народного ополчения, 14-й противотанковой бригады и моряков-балтийцев, «к вечеру 12 сентября немцы заняли Красное Село, обойдя его с востока. Из Красного Села часть сил противника двинулась на город Пушкин, а другая часть – на Урицк и Стрельну. Завязались бои и в Красногвардейске».

Известно, что в разгар битвы за Ленинград в сентябре 41-го произошла замена руководящих кадров: маршал К.Е.Ворошилов отбыл в Москву, а его должность командующего фронтом занял Г.К.Жуков. Начальник штаба фронта тоже был заменён. Существует мнение, что Сталин поставил Жукова вместо Ворошилова в связи с тем, что последний не справлялся со своими обязанностями. Но это неверно, о чём свидетельствует маршал А.М.Василевский:

«Не берусь судить, по каким причинам К.Е.Ворошилов обратился к И.В.Сталину с просьбой освободить его от этой должности и назначить командующим фронта кого-либо помоложе. Серьёзный разговор на эту тему состоялся в моём присутствии, причём И.В.Сталин сначала не был согласен с этим. Но поскольку фронтовая обстановка вокруг Ленинграда продолжала осложняться, то телефонный разговор с К.Е.Ворошиловым закончился решением Политбюро ЦК направить на Ленинградский фронт генерала армии Г.К.Жукова».

Между тем, причина обращения Ворошилова к Сталину лежит на поверхности – возраст. После двух месяцев сверхнапряжённой работы (сначала главком, потом командующий) без нормального сна и отдыха даже физически крепкий человек на седьмом десятке лет мог почувствовать, что ресурсы организма подходят к концу, после чего наступит необратимый срыв. Будучи ответственным государственным деятелем, Ворошилов поступил правильно: больной командующий никакой пользы ни себе, ни людям принести не может.

Помню, как во времена горбачёвской перестройки пополам с гласностью читал статью о том, как командующий Ворошилов с пулемётом пересёк линию фронта, углубился в сторону противника и стал его обстреливать. Дескать, вспомнил времена Гражданской войны. Немцы каким-то непостижимым образом узнали, кто находится перед ними, и решили пленить высокопоставленного пулемётчика. Автор статьи далее пишет, что только ценой жизни многих бойцов невредимого Ворошилова смогли отбить и вернуть на нашу территорию.

Это сейчас большинство граждан осознаёт, что тогда под флагом гласности действовали скрытые декоммунизаторы, ведущие в интересах Запада борьбу с советскими символами и смыслами с целью разрушения существующего общественного строя. Очернение или высмеивание выдающихся людей советской эпохи – один из пунктов их враждебной деятельности. Не все это понимали: люди ещё не привыкли к подлой лжи.

В действительности, в вину Ворошилову можно было поставить только известную в его окружении привычку: находясь рядом с передовой, он не считал нужным пригибаться или каким-либо другим способом заботиться о сохранении своей жизни. Вполне возможно, что Ворошилов просто верил в свою счастливую судьбу. Такое поведение типично для харизматиков.

Б.В.Бычевский стал свидетелем того, как вёл себя Ворошилов во время боёв за Красное Село. «Командующий фронтом стоит перед главным батальоном. Порывистый ветер разносит вдоль шеренг его слова о Родине, о партии, о присяге. Многие моряки, отбросив стальные каски, стоят в бескозырках. Весь их вид – спокойный, грозно сосредоточенный – своеобразный дерзкий вызов врагу.

Командующий на мгновенье умолк, потом взмахнул фуражкой:
— А ну, пошли! – И первым молодо зашагал в сторону боя.
Громовое «ура!» было ответом ему, и лавина чёрных бушлатов сразу обогнала шестидесятилетнего маршала. Атака удалась. Бригада вышла на шоссе и в ярости переколотила в деревне Коцелово большой фашистский отряд».

Очевидно, что в этом эпизоде Ворошилов проявил разумную смелость, увлекая своим примером бойцов в необходимую атаку. Обобщённый анализ показывает, что Ворошилов, пожалуй, был лучшим среди маршалов в 1941 году. Ему удалось избежать крупных ошибок, и по большей части он принимал правильные решения.

В процессе работы над данной книгой, а также над ранней написанной первой частью исторического исследования под общим заголовком «75 лет после Победы», приходилось не раз прерывать работу из-за несовместимых утверждений некоторых авторов-мемуаристов. Вот и сейчас возникла необходимость найти истину относительно того, когда генерал армии Г.К.Жуков приступил к командованию войсками Ленинградского фронта. Вначале предоставим слово самому Жукову:

«Утро 10 сентября 1941 года было прохладным и пасмурным. На Центральном аэродроме столицы, куда я прибыл, чтобы лететь в осаждённый Ленинград, у стоявшего на взлётной полосе самолёта маячили три фигуры: одна высокая – генерал-лейтенанта М.С.Хозина, вторая поменьше – генерал-майора И.И.Федюнинского, третья – лётчика, командира воздушного корабля. Генералы, как мы договорились с И.В.Сталиным, отбывали со мной».

«При въезде в Смольный нас остановила охрана и потребовала пропуск, которого ни у кого из нас, конечно, не оказалось. Я назвал себя, но это не помогло. Служба есть служба.
— Придётся подождать, товарищ генерал, — сказал часовой и вызвал караульного начальника. Ждать пришлось почти пятнадцать минут, пока комендант штаба не дал личное разрешение на въезд в Смольный».

«Мы поднялись на второй этаж в кабинет командующего. В большой комнате за покрытым красным сукном столом сидели человек десять. Поздоровавшись с К.Е.Ворошиловым и А.А.Ждановым, попросил разрешения присутствовать на заседании. Через некоторое время вручил К.Е.Ворошилову записку И.В.Сталина. Должен сознаться, что делал я это не без внутреннего волнения. Маршал прочитал записку молча и, чуть кивнув головой, передал записку А.А.Жданову, продолжая проводить заседание».

«К исходу 10 сентября, руководствуясь личной запиской Верховного и без объявления официального приказа, я вступил в командование Ленинградским фронтом. Приказ Ставки о назначении меня командующим войсками Ленинградского фронта был подписан 11 сентября 1941 года, после того, как я доложил И.В.Сталину о своём прибытии в Ленинград». «Всю ночь с 10 на 11 сентября мы обсуждали с А.А.Ждановым, К.Е.Ворошиловым, адмиралом И.С.Исаковым, начальником штаба фронта и некоторыми командующими родов войск фронта обстановку и дополнительные меры по обороне Ленинграда».

По существу приведённой выше информации следует сказать следующее. Не мог Жуков утром 10 сентября делать перелёт из Москвы в Ленинград. В этом легко убедиться, обратившись к записям в «Журнале регистрации». В нём отражено, что Жуков 11 сентября 41-го находился на приёме у Сталина (вход в 17:10, выход в 21:15). Присутствовали: все члены ГКО кроме Ворошилова, руководители Генштаба, а также маршал Тимошенко.

Из данного факта следует, что не только 10 и 11 сентября, но и 12 сентября Жуков оставался в Москве, поскольку необходимо было собрать вместе тех генералов, которых он собирался взять с собой. Разумеется, не мог Жуков проводить совещание в Ленинграде в указанное им время, а потом 11 сентября докладывать Сталину о своём прибытии.

На самом деле, Сталину не было необходимости вручать Жукову личную записку. Между Москвой и Ленинградом действовала устойчивая телефонно-телеграфная связь, и всё было заранее спланировано. Если бы на аэродром не были заранее направлены автотранспорт и группа сопровождения, то Жуков и его спутники вряд ли добрались до Смольного. Такси тогда не ходили, а от военного аэродрома — тем более. Да и разрешение на посадку неизвестного самолёта никто бы не дал, а сбить могли. Похоже на то, что Жукову нравилось в свободное время иногда перечитывать им же выдуманную и художественно оформленную историю о том, как он поразил обитателей Смольного своим внезапным появлением.

О том, что происходило в действительности, рассказывает в своей книге, вышедшей в 1961 году, И.И.Федюнинский: «Утром 13 сентября самолёт ЛИ-2 поднялся с Внуковского аэродрома и под охраной звена истребителей взял курс на Ленинград. В самолёте находились генерал армии Г.К.Жуков, назначенный командующим Ленинградским фронтом, генералы М.С.Хозин, П.И.Кокарев и я. В Ленинград мы прибыли благополучно, и с Комендантского аэродрома сразу же поехали в Смольный, где находился штаб фронта».

Остаётся непонятным, почему Жуков забыл упомянуть об уроженце Рязанской области генерал-майоре Петре Ивановиче Кокареве, который, будучи ответственным работником Генштаба, сопровождал его в полёте в Ленинград вместе с двумя другими генералами. Возможно, маршал посчитал, что Кокарев не станет на него обижаться, поскольку ушёл из жизни в 1946 году в возрасте 46 лет.

Вышло таким образом, что независимо от своего желания, генерал Федюнинский стал для Жукова неудобным свидетелем. Сам Федюнинский нечего подобного не замышлял и к Жукову относился хорошо. Иначе и не могло быть с учётом того, за бои на Халхин-Голе оба в 1939 году получили звание Героя Советского Союза. Федюнинский не виноват в том, что его книга вышла на несколько лет раньше, чем «Воспоминания и размышления» Жукова. Полезное дополнение встречаем у Бычевского:

Формальности приёма и передачи фронта не заняли много времени. П.П.Евстигнеев и И.Н.Ковалёв рассказывали, что после подписания разведывательной и оперативной карт Ворошилов и Жуков пошли на телеграф. Разговор со Ставкой был краток. К аппарату в Москве подошёл генерал А.М.Василевский. Жуков передал: «В командование вступил. Доложите Верховному, что полагаю действовать активно».

Итак, Жуков не докладывал лично Сталину «о своём прибытии в Ленинград» и вступил в должность во второй половине дня 13 сентября после окончания приёмо-сдаточной процедуры передачи власти. Только после этого Жуков потратил вечер 13 сентября и часть ночи 14 сентября для проведения совещания с руководящими лицами о положении дел на Ленфронте. Это — то самое совещание, о котором сообщал Жуков: «Всю ночь с 10 на 11 сентября мы обсуждали с А.А.Ждановы, К.Е.Ворошиловым …». О последнем Жукову следовало бы забыть, так как маршал 13 сентября улетел в Москву на том же самом самолёте ЛИ-2.

До сих пор пока ещё нет ответа на законный вопрос: Зачем, с какой целью Жуков приписал дополнительные три дня к реальному сроку своего пребывания на Ленинградском фронте? Автор книги обязан найти ответ на поставленный вопрос, ибо просто так, без умысла Жуков ничего не делал. Начнём с описания обстановки в годе непосредственно перед прибытием Жукова. Обращаемся к книге Бычевского.

«Каждый час сражения проходил теперь с величайшим накалом. И особенно напряжённой была ночь на 13 сентября. В штабе фронта реально ощущали, что командование противника организует решительный штурм самых близких к Ленинграду рубежей. Наступление отбивалось по всему кольцу одновременно. Отряд кораблей на Неве громил вражеские части, подходившие к Колпину, наша авиация бомбила крупную группировку, сосредоточившуюся в Вырице-Михайловке; корабельная артиллерия из восточной части Финского залива вела огонь по соединениям 50-го армейского корпуса гитлеровцев, находившегося в районе Красного Села и под Пулковым».

«Везде было крайне обострённое положение. Но, конечно, самая грозная ситуация складывалась на урицко-пулковском участке. Здесь после захвата немцами Красного Села скапливались главные силы 50-го армейского корпуса 18-й армии с танками 41-го механизированного корпуса. И Военный совет фронта сосредоточил на этом участке максимум усилий.

Я был у полковника Городецкого, когда он передавал приказ командующему 42-й армией генерал-майору Ф.С.Иванову. Полоса его обороны резко сокращалась: с одного фланга её ограничивал Урицк, а с другого – Пулково. В подчинение Иванову поступали 5-я дивизия народного ополчения, 21-я дивизия войск НКВД и 10-я стрелковая дивизия. Переброска войск осуществлялась с помощью автотранспорта».

«И как раз в этот наряжённый момент опять произошла смена командования фронта. К.Е.Ворошилов был отозван в Москву. Вместо него прибыл генерал армии Г.К.Жуков. Начальником штаба стал генерал-лейтенант М.С.Хозин». В плане сравнения интересно посмотреть, как те же самые события описывает сам Г.К.Жуков.

«Необходимо было навести строжайший порядок и дисциплину в частях, резко улучшить управление войсками. 11 сентября начальником штаба фронта был назначен генерал М.С.Хозин, а 14 сентября Военный совет фронта назначил генерала И.И.Федюнинского командующим 42-й армией». В качестве комментария заметим, что не мог генерал Хозин стать начальником штаба фронта 11 сентября, поскольку «группа Жукова» прилетела в Ленинград 13 сентября. Датировка, связанная с генералом Федюнинским, тоже неверна.

«Чтобы предотвратить прорыв противника в Ленинград через Урицк, 16 сентября мы усилили 42-ю армию вновь сформированными 21-й стрелковой дивизией НКВД, 6-й дивизией народного ополчения и двумя стрелковыми бригадами». «Военный совет фронта ясно понимал, что для обороны Ленинграда создалось чрезвычайное положение. Чтобы ликвидировать грозную опасность, было решено ввести в сражение последний фронтовой резерв – 10-ю стрелковую дивизию. Последний!… Решение таило в себе серьёзный риск, но другого выхода тогда у нас не было».

Что же получается в результате сравнения? А получается то, что ещё до прибытия Жукова в Ленинград, комфронта Ворошилов уменьшил протяжённость полосы обороны 42-й армии, и в срочном порядке (автотранспортом) доставил на армейские позиции три дополнительные дивизии.

Включение в состав 42-й армии 5-й дивизии народного ополчения, 21-й дивизии НКВД и 10-й стрелковой дивизии в значительной степени увеличило плотность обороняющихся войск на урицко-пулковском направлении, и произошло это не 16 сентября, как утверждает Жуков, а раньше: при появлении опасности вражеского прорыва на Пулковских высотах.

Заслугой Ворошилова и его штаба является также хорошо отлаженное взаимодействие родов войск и видов вооружённых сил. Такие знатоки своего дела, как адмирал И.С.Исаков (флот), генерал-полковник А.А.Новиков (авиация) и генерал-полковник Н.Н.Воронов (артиллерия) весьма эффективно работали в команде Ворошилова ещё до появления Жукова.

В итоге получается некрасивая история: Жуков беззастенчиво и безнаказанно приписал себе заслуги Ворошилова. Не мог честолюбивый маршал допустить, чтобы хотя бы одна частичка славы досталась Ворошилову. Поэтому Жукову и были необходимы те три дополнительные дня, чтобы доказать, что именно он руководил обороной Ленинграда в наиболее опасные дни блокады.

14 сентября – это день начала активной Жуковской деятельности на посту командующего Ленфронтом. Он знал, что и Генштаб, и лично Сталин ждут его доклада во второй половине дня 14 сентября, то есть на следующий день после вступления в должность. Телеграфный разговор с Москвой состоялся в установленный срок. Рапорт Жукова принял начальник Генштаба Б.М.Шапошников.

Жуков помнил, что его направили в Ленинград с задачей пробить в кольце блокады сухопутный коридор для связи с Большой землёй. Задачу можно было решить путём организации мощного контрудара. План Жукова предлагал задействовать для этой цели 54-ю общевойсковую армию, которая формировалась в районе Волхова в первых числах сентября.

Армия в состав Ленинградского фронта не входила и имела статус «отдельной», то есть подчинялась непосредственно Ставке ВГК. Командармом-54 был маршал Г.И.Кулик. После захвата противником Шлиссельбурга, армия имела задачу обороны территории к востоку от Ладожского озера. Во время разговора с Шапошниковым Жуков, в частности, передал следующее:

«Сейчас приходится принимать пожарные меры и наводить должный порядок в частях. Думаю, в ближайшие дни наведём порядок. Если придётся, не остановимся ни перед какими мерами. Прошу вас подкрепить Кулика двумя-тремя дивизиями, чтобы он мог нанести мощный удар. Это будет самая лучшая помощь фронту в создавшейся обстановке. С Куликом держу связь по «Бодо».

Легко понять, что Жуков откровенно намекает, что при Ворошилове дисциплины и порядка в войсках не было. Сейчас, дескать, приходиться в пожарном порядке всё исправлять, не останавливаясь перед крутыми мерами, чтобы покончить с либерализмом. Непонятно только, почему новый командующий сделал такой вывод, не успев ещё ни разу побывать в войсках. Шапошников с планом Жукова согласился.

Прошло менее суток после разговора с начальником Генштаба, а Жуков в ночь на 15 сентября уже связался с Куликом и стал требовать от него завтра начать наступление войск 54-й армии «в общем направлении на Мгу». Не хотел «наступальщик» Жуков ждать, когда в 54А поступят две-три дивизии из резерва Ставки.

Кулик ответил отказом, сославшись на то, что в армии сейчас нет сил и средств для проведения наступательной операции. Жуков позицией Кулика был очень недоволен. Ему почему-то не приходило в голову, что скоропалительное, неподготовленное наступление есть не что иное, как подстава наших войск под разгром.

Настало время снова предоставить слово И.И.Федюнинскому, которого Жуков сделал своим заместителем. «Во второй половине дня 15 сентября меня вызвали в Военный совет фронта. Я получил приказ немедленно выехать на Пулковские высоты и на месте детально разобраться в обстановке. Со стороны Пулковских высот назревала наибольшая опасность прорыва. Здесь фронт продвинулся вплотную к окраинам Ленинграда. Противник сосредоточил на этом участке главные силы, и готовились нанести последний, как он считал, удар».

Федюнинский срочно поехал в Пулковский укрепрайон. Здесь в одном из ДОТов недалеко от линии соприкосновения размещался штаб 42-й армии. С командармом Ивановым Федюнинский ранее был знаком, и считал его жизнерадостным, энергичным человеком. Сейчас перед ним находился угнетённый и растерянный человек, который не смог показать на карте, где находятся войска армии. Не в лучшем состоянии находились и штабные работники. Связь с соединениями отсутствовала. Уезжая, Федюнинский запретил Иванову переносить свой командный пункт (КП) в другое место.

«В Смольном меня сразу провели к командующему. Здесь же находились товарищи А.А.Жданов и А.А.Кузнецов. Я собрался докладывать, но командующий прервал:
— Не нужно доклада. Я уже всё знаю. Пока вы ехали сюда, Иванов перенёс КП в подвал школы против Кировского завода.
Командующий помолчал минуту, а затем твёрдо сказал:
— Принимайте сорок вторую армию. И немедленно».

«Тут же А.А.Кузнецов карандашом написал приказ о назначении меня командующим 42-й армии. Товарищи Г.К.Жуков и А.А.Жданов подписали его. В сопровождении генерал-майора Л.С.Березинского, которого назначили начальником штаба армии, и нескольких штабных командиров я снова поехал к Иванову, по дороге обдумывая, с чего начинать».

Федюнинский не указывает, каким числом датируется приказ о его назначении командармом-54. Произошло это ночью с 15 на 16 сентября. Датировка его не очень интересовала, поскольку новое назначение носило кратковременный характер, и скоро он опять вернётся к исполнению обязанностей заместителя командующего Ленфронта. Это произойдёт, когда Военный совет фронта найдёт подходящую кандидатуру.

Ещё во время своей первой поездки в штаб 42-й армии Федюнинский не переставал думать о том, что необходимо сделать для увеличения боеспособности армейского объединения. Во время второй поездки на Пулковские высоты уже в должности командарма в его голове сложился план первоочередных мероприятий по восстановлению боеспособности армии. После прибытия на командный пункт план был оформлен в виде боевого приказа.

Энергичный новый начальник штаба армии направил работников оперативного отдела в войска, чтобы помочь командирам полков и дивизий в реализации плана командарма. При отсутствии командира полка или батальона (смерть, ранение) такой работник обязан был взять командование на себя. Одновременно обновлялись оперативные карты.

«Политработники, коммунисты разъясняли солдатам обстановку, помогали до конца понять, что в их руках судьба Ленинграда. И можно только удивляться, как быстро, в течение одной ночи, части привели себя в порядок. Каждый боец теперь точно знал своё место, свою задачу, был исполнен решимости умереть, но не пропустить врага». Ещё следует добавить, что личный состав был воодушевлён тем фактом, что армией теперь командует опытный боевой генерал, Герой Советского Союза.

«Ночь была беспокойной. Нам удалось многое сделать. И когда в первой половине наступившего затем дня фашисты возобновили атаки, они натолкнулись на организованную и упорную оборону». Вскоре и Борису Бычевскому довелось познакомиться с И.И.Федюнинским:

«В четвёртом часу ночи меня разыскал адъютант Г.К.Жукова.
— Приказано немедленно прибыть в Смольный.
В приёмной встретился с новым командующим 42-й армией генерал-майором И.И.Федюнинским и членом Военного совета той же армии корпусным комиссаром Н.Н.Клементьевым. Судя по их лицам, здесь состоялся нелёгкий разговор с командующим фронтом.

Когда мокрый, облепленный грязью я вошёл в кабинет, Г.К.Жуков и А.А.Жданов стояли, склоняясь над картой. Командующий покосился в мою сторону:
—Явился, наконец. Где болтаешься, что тебя всю ночь надо разыскивать?
— Выполнял ваш приказ, проверял рубеж на Окружной дороге, — ответил я».

Огорошенный таким обращением Жукова, Бычевский не сразу понял, чего тот от него добивается. Из-за этого сам Жуков всё более раздражался. Деликатный А.А.Жданов объяснил, что хорошо, мол, что по Окружной подготовлены противотанковые и противопехотные сооружения, но товарищ командующий фронтом недоволен тем, что схема оборонительного рубежа не была лично вручена командарму Федюнинскому. Осталось мало времени для того, чтобы дивизия народного ополчения успела занять рубеж по Окружной дороге, ибо в светлое время противник разбомбит войска и дивизия потеряет боеспособность.

«Когда я вышел в приёмную, Иван Иванович Федюнинский, смуглый, темноволосый
генерал со звездой Героя Советского Союза на груди, хитровато улыбнулся:
— Попало, инженер?
Я тогда ещё не знал близко этого добродушного человека. Вопрос его показался мне неуместным, преисполненным ехидства, и я ответил, едва сдерживаясь от резкости:

— Самую малость, товарищ генерал. Командующий обещал расстрелять, если к утру шестая дивизия не будет на Окружной дороге. В вашем штабе, видимо, некому было заняться таким малым делом, как вывод дивизии на рубеж. А ведь схема находится в армии!

— Не серчай, инженер! – широко улыбнулся командарм, знавший, кажется, характер Жукова. – Тебе ещё повезло. Нас с членом Военного совета армии за то же самое Георгий Константинович повесить обещался. Мы уже собрались ехать, да ты пришёл. Решили обождать, знали, что у командующего не задержишься.

Всё закончилось хорошо. Дивизия благополучно заняла подготовленный рубеж, и стала второй линией обороны 42-й армии. В случае овладения неприятелем Пулковскими высотами, вторая линия обороны стала бы первой линией. Для гитлеровцев захват Пулковской гряды являлся важной оперативно-тактической задачей, ибо овладение высотой (высотами) даёт контроль над местностью.

Следует принимать во внимание, что немецкие штабы научились обходить трудные участки обороны, чтобы не тратить время и силы на их преодоление. Так случилось и на этот раз. Противник нащупал слабое место на правом фланге 42-й армии, где она стыкуется с 8-й армией Ленфронта. В результате был захвачен город Урицк (Лигово) – важный узел в системе ленинградской обороны.

Можно предположить, что командарм Федюнинский ожидал новой атаки немцев по центру пулковской позиции в направлении посёлка Пулка, где находится обсерватория. Из-за этого Урицк был прикрыт недостаточными силами. Федюнинский приказал 21-й дивизии НКВД выбить противника из Урицка. Выбить неприятеля не удалось, однако дивизия остановила врага, и не позволила ему войти в промзону Кировского завода.

Попытки противника её больше приблизиться к городским окраинам Ленинграда натолкнулись на огонь мощной корабельной артиллерии, которая совместно с сухопутной артиллерией ста ли создавать своими залпами непроходимый заградительный огонь на пути атакующих колонн. Бычевский замечает: «Бои, проходившие 23 сентября, показали, что ударная мощь противника заметно ослабела». Также было замечено, что в рядах наступающих значительно уменьшилось количество танков.

Обстановка вокруг Ленинграда изменилась. Дело в том, что разгром основной массы советских войск на Украине, а также изоляция ленинградского региона от центральной России стали для Гитлера предпосылкой и мощным стимулом для самой решительной атаки на Москву. Так появился план стратегической операции «Тайфун».

Для его реализации Гитлер, в частности, приказал вывести 4-ю танковую группу Гёпнера из подчинения группы армий «Север» и подчинить её группе армий «Центр». В целом предписывалось вывести из района Ленинграда все танковые и моторизованные дивизии, а незаконченную работу пусть завершает пехота.

В дневнике начальника генерального штаба сухопутных сил Ф.Гальдера от 17 сентября 41-го расписан согласованный с командованием группы армий «Север» план постепенного вывода мобильных соединений. Первой 18 сентября выводилась 3-я моторизованная дивизия, ранее входившая в состав 56-го танкового корпуса Манштейна. 27 сентября в последнюю очередь осуществлялась переброска в группу армий «Центр» 36-й мотодивизии и 19-й танковой дивизии из района Ладоги.

Разведывательный отдел штаба фронта (комбриг П.П.Евстигнеев) по своим каналам фиксировал отвод крупных немецких соединений. Партизаны сообщали о том, что колонны мотопехоты своим транспортом движутся в сторону Пскова, а на грузовых станциях происходит погрузка танков и другой бронетехники на железнодорожные платформы, после чего составы держат путь на юг. Обо всём этом комбриг Евстигнеев составлял донесения и отправлял их в Генштаб.

Вскоре произошло событие, которого ждали жители и защитники Ленинграда. Об этом хорошо написано в книге С.Н.Борщева. Он сообщает, что для 168-й стрелковой дивизии, в которой он служил начальником штаба, день 24 сентября выдался исключительно тяжёлым. Ночь с 24 на 25 сентября прошла в штабе дивизии без сна. Опасались, что повторная немецкая атака может вызвать прорыв занимаемого рубежа.

«Утро 25 сентября не предвещало ничего хорошего. В 9 часов, как по расписанию, прилетели «юнкерсы», отбомбились и улетели. Затем началась артподготовка. Продолжалась она 45 минут. Что будет дальше? Ждём, волнуемся. И вдруг командиры полков один за другим докладывают: «Немецкая пехота не пошла». Через час они же сообщают нам: «Немцы окапываются!».

Таким образом, благодаря воспоминаниям Борщева можно с точностью до одного часа зафиксировать, что 25 сентября 41-го вступил в действие приказ фельдмаршала фон Лееба починённым войскам: с 10 часов московского времени перейти к обороне и закрепиться на занимаемых рубежах. Для описания этого события генерал С.Н.Борщев нашёл следующие точные и значимые слова:

«Итак, «ленинградское чудо», которое на Западе ошеломило своей невероятностью даже наших союзников, свершилось. Войска Ленинградского фронта в тесном взаимодействии с моряками Краснознамённого Балтийского флота при активной помощи и поддержке трудящихся города Ленина сумели нанести немецко-фашистским захватчикам невосполнимые потери и остановили их наступление у стен Ленинграда. Дальше враг пройти не смог».

Своими словами отреагировал на изменения, произошедшие на Ленинградском фронте, Б.В.Бычевский: «На всём южном участке фронта немцы усиленно строят блиндажи, роют траншеи и даже устанавливают колючую проволоку и минные поля. Бомбовые удары противника по городу и кораблям продолжаются, но это уже далеко не то, что было пять-семь суток назад».

Естественно, что в Ставку и в Генштаб сразу полетели соответствующие донесения. Там правильно оценили тот факт, что неожиданным образом в районе Ленинграда сложились два момента, благоприятных для деблокады города. Во-первых, отвод танковых и моторизованных дивизий существенным образом уменьшал суммарную мощь германских войск на ленинградском направлении. Во-вторых, переход противника в оборону давал возможность сформировать мобильную группу войск и использовать этот резерв для наступательных целей. Раньше такой возможности не было, так как все части и соединения были связаны боями.

Поскольку Жуков соединял успех прорыва блокады с непременной передачей под его управление 54-й армии несговорчивого командарма Кулика, то решили пойти навстречу Жукову. 25-го сентября Г.И.Кулик был освобождён от должности командарма-54. На следующий день, то есть 26 сентября его место с одобрения Жукова занял генерал-лейтенант М.С.Хозин. Сама 54-я армия выходила из подчинения Ставки и передавалась в состав войск Ленинградского фронта.

Примечательно, что сам Г.К.Жуков действия Ставки описывает иначе: «29 сентября Ставка подчинила 54-ю армию Ленинградскому фронту. Маршал Кулик был освобождён от командования, и мне пришлось назначить командующим 54-й армии генерала М.С.Хозина, не освобождая его от обязанностей начальника штаба фронта».

Нетрудно заметить, что Жуков и на этот раз произвёл манипуляцию с календарём. Он утверждает, что Ставка передала 54-ю армию Ленфронту не 26 сентября, а 29 числа того же месяца. Опять приходится разгадывать умысел Жукова, который заключается в следующем. Несмотря на благоприятные условия, военачальник Жуков обнаружил свою несостоятельность. Вспышки ярости, брань и угрозы не помогли ему прорвать блокаду. Но виноват в этом Сталин.

Дескать, 54-я армия перешла в состав Ленфронта только 29 сентября, а уже 5 октября Сталин потребовал его возвращения в Москву. Мол, за такое короткое время трудно подготовить качественное контрнаступление. Если бы ему дали времени хотя бы на три дня больше, то положительный результат был достигнут. Но Сталин вначале проявил медлительность с передачей 54А, а затем — торопливость, и всё испортил. О реальных событиях рассказывает Б.В.Бычевский:

«Спешу в Смольный к генерал-лейтенанту М.С.Хозину. В его кабинете сидит начальник оперативного отдела генерал-майор Д.Н.Гусев.
— Где начальник штаба, Дмитрий Николаевич?
— Уехал командовать пятьдесят четвёртой армией. Она теперь в составе нашего фронта.
— Кто же на его месте?
— Тот, кого видишь сейчас перед собой. Считай меня начальником штаба и собирайся, брат, на Неву, наступать будем. Готовь понтоны. Почитай-ка вот эту директиву Военного совета фронта.

Директива была приятной. В ней шла речь о предстоящем наступлении. С утра 27 сентября 54-я армия должна энергично атаковать противника в двух направлениях – на Синявино и на станцию Мга, а к исходу дня соединиться со 115-й стрелковой дивизией, действующей с маленького плацдарма на левом берегу Невы против посёлка Новая Дубровка».

В свете вышеизложенного, чётко прослеживается метод, на основе которого генерал-«наступальщик» Жуков управляет войсками. Устанавливает, например, Жуков телеграфную связь с командармом-54 Куликом и требует, чтобы завтра армия перешла в наступление. Маршал Кулик отвечает: «Завтра перейти в наступление не могу, так как не подтянута артиллерия, не проработано на месте взаимодействие, и не все части вышли на исходное положение. Жуков был недоволен, но это – его проблема. По сути, Кулик тогда отбил претензию Жукова руководить его армией.

И вот опять. … Генерал Хозин только 26 сентября 41-го вступил в должность командарма-54, а уже 27 сентября утром (!!) его армии было приказано наступать в двух направлениях. Ему бы побывать в штабах дивизий, побеседовать с комдивами, узнать боевые возможности их соединений, ознакомиться с расположением войск противника с целью отыскания слабых мест в его обороне. И вот, вместо этих и других необходимых мероприятий – сразу приказ наступать. Какое уж тут взаимодействие войск?!

Бедный генерал Хозин. Он – не маршал, и армия уже не Отдельная. Выбор небогатый: либо выполнять приказ, либо – трибунал. Пришлось брать то, что под рукой, и направлять в бой. В итоге, неподготовленная к наступательным действиям 54-я армия выполнить поставленную задачу не смогла и понесла крупные потери.

Замечено, что всех «наступальщиков» объединяет одна общая черта: они равнодушны к тому, что скоропалительные наступления вызывают большие потери личного состава. Данный фактор их совершенно не волнует. Для них главное – отдать приказ. В связи с этим, название «наступальщики» кажется слишком мягким. Возможно, им больше подойдут такие определения, как «дуболомы», или «дуроломы».

Главную задачу, поставленную перед ним Ставкой ВГК, Жуков не выполнил. Чтобы всё-таки показать читателям полезность своего пребывания в должности командующего Ленинградским фронтом, Жуков включил в книгу воспоминаний внешне убедительные доказательства. Вот соответствующий фрагмент из книги:

«Войска Ленинградского фронта и Балтийского флота своим героическим упорством и активными действиями обескровили, измотали и крепко приковали к северному направлению крупную группировку немецко-фашистских войск и не позволили гитлеровскому командованию своевременно перебросить под Москву подвижные соединения 4-й танковой группы.

Последняя не успела к началу операции «Тайфун» восстановить потрёпанную материальную часть, и в ослабленном состоянии была введена в сражение на московском направлении. Это обстоятельство способствовало в значительной мере успешной обороне Москвы и разгрому вражеских полчищ на подступах к столице нашей Родины».

Казалось бы, что всё правильно. Ведь никто не станет отрицать, что 4-я танковая группа Гёпнера действительно понесла под Ленинградом большие потери в живой силе и технике. Истина, однако, заключается в том, что ещё до начала боёв под Москвой 4-я танковая группа получила новое формирование, которое не имело ничего общего с той 4-й танковой группой, которая воевала в районе Ленинграда. Сохранился только командующий – Э.Гёпнер.

Факты таковы. В 4-й танковой группе 1-го формирования имелись два танковых корпуса: 41-й Рейнгардта и 56-й Манштейна, в которые суммарно входили 3 танковые дивизии (1-я, 6-я, и 8-я). В 4-й танковой группе 2-го формирования по состоянию на 2 октября 1941 года имелись три танковых корпуса (40-й, 46-й и 57-й). Суммарное число танковых дивизий равнялось 5-ти (2-я, 10-я, 5-я, 11-я и 20-я).

Сравнение показывает, что 4-я танковая группа 2-го формирования, задействованная под Москвой, была значительно мощнее 4-й танковой группы 1-го формирования, оперирующей на ленинградском направлении. Общий вывод заключается в том, что при работе с сочинениями маршала Г.К.Жукова следует проявлять разумную бдительность и осторожность. Претензии Жукова на роль главного спасителя Ленинграда несостоятельны. И Попов, и Ворошилов сделали для защиты города не меньше него. А душой ленинградской обороны был А.А.Жданов.

6 октября 41-го Жуков покинул город-фронт. После его отбытия командно-политический состав Ленфронта вздохнул с облегчением. Мало кому нравился поток брани и угроз, исходящий от командующего. Культурные ленинградцы привыкли к другому стилю общения, и пример в этом подавал А.А.Жданов. Про него у Бычевского сказано, что «сам Андрей Александрович ругаться не умел, у него не получалось». Бычевский далее вспоминает:

« 11 октября я вернулся в Смольный для доклада командующему фронтом о положении на переправе. За столом в кабинете Жукова сидел, изучая карту, генерал-майор И.И.Федюнинский. Он встретил меня улыбкой:
— Что, рассчитывал опять от Георгия Константиновича нахлобучку получить? Он уже в Москве. Я вместо него. Рассказывай, что нового на Неве».

Федюнинский долго в Смольном не задержался. По его личной просьбе в конце сентября 41-го Ставка ВГК произвела рокировку: командарм-54 генерал-лейтенант Хозин был назначен командующим войсками Ленинградского фронта, а генерал-майор Федюнинский отправился командовать 54-й армией. Таким путём было достигнуто соответствие между должностями и воинскими званиями.

Гитлеру докладывали, что в условиях сухопутной блокады с 12 сентября поток людей и грузов в Ленинград и обратно осуществляется водным путём через Ладожское озеро. Фюрер приказал брешь закрыть, организовав встречное наступление немецких и финских войск. Город Волхов хорошо подходит в качестве места встречи.

В Москве хорошо понимали, что маршрут через Ладогу необходимо сохранить во чтобы то ни стало. В противном случае Ленинград не выстоит, и все предыдущие усилия и жертвы во имя спасения города окажутся напрасными. Вернувшись из командировки на Северо-Западный фронт, вечером 17 сентября генерал армии К.А.Мерецков оказался на приёме у Сталина. Он вспоминает:

«Мне было приказано немедленно выехать на Ладожско-Онежский перешеек, в 7-ю армию Карельского фронта, которая с боями отступала на юг, к Свири, помочь наладить оборону, ни в коем случае не допустить прорыва немцев к Волхову на соединение с немцами. Командовал 7-й армией генерал-лейтенант Ф.Д.Гореленко. Во время финской компании, когда я был командармом-7, он командовал стрелковым корпусом».

«Сталин знал его ещё со времени Гражданской войны. Направляя меня в эту армию, он сказал:
— Посмотрите, как идут дела у Гореленко. Вы знаете войска этой армии, её командиров, а они знают вас. Помогите советом. Если этого будет мало, разрешаю вступить в командование. Приказываю любым способом финнов остановить!».

Прибыв в штаб 7-й армии в Петрозаводске, Мерецков убедился в тяжёлом положении армии. Изначально войска армии располагались вдоль границы с Финляндией, что предопределило её меридиальное построение (с севера на юг). После отступления армии к Онежскому озеру, такая конфигурация сохранилась.

Южная армейская группа прикрывала наиболее опасный участок вблизи устья реки Свирь. Севернее Онежского озера действовала Медвежьегорская группа войск. Её значительная удалённость от Свири делало проблематичным её использование на Свирском рубеже. Наконец, значительные армейские силы обороняли Петрозаводск – столицу Карело-Финской ССР.

«Скорее вывести Петрозаводскую группу из-под удара, чтобы её не сбросили в воду и передислоцировать на юг, а там организовать прочную оборону по реке Свирь – вот что подсказывала обстановка. Действовать надо было немедленно, и я 24 сентября взял командование 7-й армии на себя. Ф.Д.Гореленко попросил оставить его моим заместителем. Я охотно согласился. И не ошибся. На своём месте оказался и начальник штаба армии генерал-майор А.Н.Крутиков».

Сталин был готов к такому развитию событий: приказом Ставки от 25 сентября замена командарма была утверждена. Этим же документом 7-я армия была переименована в 7-ю Отдельную армию. Тем самым, исключалась коллизия, при которой генерал армии и замнаркома обороны К.А.Мерецков должен был исполнять приказы командующего Карельским фронтом генерал-лейтенанта В.А.Фролова. О последнем следует сказать, что это был достойный полководец, войска которого не позволили врагу захватить Русский Север. В апреле 43-го он получил звание генерал-полковника.

Гитлер требовал от финского командования более активного продвижения к Свири с целью её форсирования и дальнейшего продвижения в южном направлении. Однако Маннергейм видел опасность в том, что в тылу его войск продолжает активное сопротивление группировка из состава 7-й армии. Поэтому все силы были брошены на захват Петрозаводска и уничтожение оборонявших его войск. 3 октября 41-го наши войска оставили Петрозаводск.

Руководящие работники 7-й Отдельной армии были эвакуированы авиацией. Наиболее боеспособную 272-ю стрелковую дивизию эвакуировали баржами и другими судами Онежской военной флотилии к Свири. Остатки других наших войск отошли в сторону Медвежьегорска. Вскоре вся группировка войск в районе этого города решением Ставки была передана Карельскому фронту. Мерецков отмечает:

«Особенно большую роль играла тогда Ладожская военная флотилия. Она не только обеспечивала фланги 23-й армии Ленинградского фронта и 7-й Отдельной армии, но и снабжала защитников Ленинграда всем необходимым. В город по суше попасть было уже нельзя. Большинство судов флотилии перебазировались в порты Новой Ладоги, Сясьстроя, где они грузились продовольствием, боеприпасами, техникой, пополнением и шли на запад. Оттуда корабли доставляли на Большую землю раненых, больных и истощённых от голода людей».

К.А.Мерецков и его армия выполнили поставленную задачу: соединение немецких и финских войск в районе Волхова не состоялось. Кроме того, захватчикам не удалось реализовать план «прорваться к Вологде и выйти на оперативный простор южнее Онежского озера».

Гитлеровское командование вынуждено было признать, что русские проявили невиданное упорство, благодаря которому «цитадель большевизма» выстояла и не покорилась ни германскому духу, ни немецко-финскому натиску. Более того, в труднейшей ситуации, призвав на помощь находчивость и смекалку, русские организовали сообщение через Ладожское озеро.

Гитлер верил в успех своей операции «Тайфун». Захват Москвы – крупнейшего центра коммуникаций позволит довести до конца нерешённые задачи, заставит забыть об ошибках и неудачах. И Ленинград, и Мурманск снабжаются через Москву. Если Москва падёт, то помощь окраинам сразу прекратится. Время решительного наступления на русскую столицу пришло. Для этого накоплены достаточные силы и средства, будут задействованы все танковые группы. Сталин нечего не сможет противопоставить такой сокрушительной мощи.

Впрочем, планы и фантазии Гитлера – это одно, а суровая реальность – нечто иное, и зачастую — противоположное. Посмотрим, что и как у него получится. Но это, как говорят в народе, уже совсем другая история.