Глава 7. Первый отпор

Прежде, чем войска первого эшелона прикрытия границы вступили в бой, самый первый отпор неприятелю дали Пограничные войска НКВД СССР. У пограничников не было танков, самолётов, тяжёлых орудий, но они немедленно вступили в бой с нарушителями госграницы, используя стрелковое оружие и гранаты. Свои позиции не покидали до тех пор, пока оставались боеприпасы. О героизме пограничников писали многие авторы. В частности, эту тему осветил в своей книге И.Х.Баграмян.

15-й стрелковый корпус И.И.Федюнинского из 5-й армии М.И.Потапова спешил к госгранице, чтобы сменить или подкрепить пограничников. После того, как комкору удалось забрать свою артиллерию, его соединение представляло собой внушительную силу. По боевой мощи 15-й СК превосходил многие механизированные корпуса. Для сравнения: в 9-м МК Рокоссовского не было ни одного современного танка, а в корпусе Федюнинского имелись и средние танки Т-34 и тяжёлые танки КВ.

Хотя помощь пограничникам – воинский долг многих командиров, но реально это могли сделать только те командиры соединений, которые не ожидали указаний сверху, а руководствовались здравым смыслом и государственной целесообразностью. Благодаря такому подходу, командиры среднего и старшего звена в трудную минуту оказались рядом с бойцами своих частей и подразделений, а не на своих зимних квартирах. Сохранение управляемости войск и наличие штатного вооружения – вот залог успешных боевых действий.

Первыми на помощь пограничникам пришли бойцы и командиры тех двух полков, которые ранее Федюнинский с согласия генерала Потапова выдвинул в лес вблизи границы. Автор мемуаров вспоминает:
«Ряды пограничников таяли, силы их слабели. На заставах горели казармы и жилые дома, подожжённые артиллерией врага. Но пограничники стояли насмерть. Они знали: за их спиной в предрассветном тумане к границе спешат войска, подтягивается артиллерия. И когда подошли первые эшелоны дивизий нашего корпуса, пограничники продолжали бой плечом к плечу с нами.».

Корпус Федюнинского после полного развёртывания занял оборону на фронте около 100 километров по протяжённости и вступил в битву с войсками 6-й немецкой армии и её 1-й танковой группы. Невзирая на численное превосходство противника, дивизии корпуса сражались достойно, имея целью нанести врагу наибольшие потери.

«Таким образом, в результате трёхдневных кровопролитных боёв противнику удалось только на флагах, особенно на левом, оттеснить части корпуса на 20-30 километров от государственной границы. В основном же, полки 45-й и 62-й стрелковых дивизий держали оборону в нескольких километрах от Западного Буга. Тем не менее, положение продолжало оставаться крайне тяжёлым. Передовые механизированные части гитлеровцев были уже в районе Дубно. Связь со штабом армии беспрерывно нарушалась. Потери росли.».

На войне нашим войскам нередко приходилось отступать не только под натиском превосходящих сил противника. Такая необходимость возникала в случае реальной угрозы попасть в окружение. У немцев была хорошо поставлена разведка (чаще всего – авиационная), и они, пользуясь своим преимуществом в информационном плане и в плане мобильности, находили слабо (или менее) защищённые участки фронта. По этим участкам, как правило, на стыке частей и соединений, быстро наносился основной удар, после чего в прорыв вводились танковые батальоны.

Отступление – это войсковая операция, не уступающая по сложности наступательной операции. Комкор Федюнинский отвёл войска своего корпуса таким образом, чтобы новые позиции пришлись на знакомый участок местности вблизи города Ковель. Такой маневр позволил удерживать врага до тех пор, пока не завершится эвакуация города.

«Нам удалось вывезти из Ковеля все семьи командного и начальствующего состава. Действуя в тесном контакте с местными партийными и советскими органами, мы сумели многое сделать. Было эвакуировано наиболее ценное государственное имущество и промышленное оборудование.».

Как видим, в деле первого отпора врагу 15-й стрелковый корпус Федюнинского проявил себя очень и очень достойно. Интересно, оправдались ли надежды командарма Потапова на 1-ю противотанковую артиллерийскую бригаду Москаленко? Вот что по этой теме пишет сам Москаленко после получения известия о начале войны:

«Мы быстро вошли в штаб. Здесь я вскрыл мобилизационный пакет и узнал, что с началом боевых действий бригада должна форсированным маршем направиться по маршруту Луцк, Радехов, Рава-Русская, Немиров на львовское направление в район развёртывания 6-й армии.».

Вот это – да! Это каких же размеров надо было иметь бритую голову, чтобы до такого додуматься?! Судите сами. Артиллерийское соединение по приказу наркома обороны размещается рядом со штабом 5-й армии, причём командующий округом генерал Кирпонос при первой встрече с комбригом Москаленко сообщает, что его соединение в оперативном плане подчиняется командующему войсками 5-й армии. Командарм-5 Потапов об этом знает и всячески помогает обустройству бригады на новом месте. И вдруг оказывается, что с началом войны бригада должна пройти сотни километров по незнакомой местности, чтобы найти полевой штаб 6-й армии и влиться в её состав.

Москаленко звонит командарму Потапову и сообщает эту неприятную новость. Потапов такого не ожидал и требует оставить бригаду в своём подчинении. Москаленко отказывается: он обязан выполнить приказ наркома. Потапов просит его повременить с отбытием бригады, пока он свяжется с Кирпоносом. Подождать можно, но недолго.

Хочется понять, что это за «игры» такие вокруг 1-й противотанковой артбригады? Первый ответ продиктован эмоциями: имеет место вопиющая некомпетентность на грани издевательства. Спустя некоторое время приходит понимание: ответ неверный, не тот уровень. Здесь совсем другой замысел, замысел тонкий и с расчётом на перспективу. Суть его приблизительно такова. Комбриг вскрывает секретный пакет и ставит в известность командарма-5 о том, что бригада по приказу Главного командования срочно покидает своё настоящее местопребывание, чтобы совершить марш и войти в состав 6-й армии. Если дело обстоит таким образом и ничего изменить нельзя, то командование 5-й армии не обязано снабжать чужую артбригаду боеприпасами, продовольствием, горюче-смазочными и другими расходуемыми материалами со своих складов (самим не хватает). С настоящего времени об этом должны заботиться тыловые службы 6-й армии. Немного горючего, конечно, дадут, чтобы бригада смогла покинуть занимаемую территорию и исчезнуть с глаз долой за линией горизонта.

Теперь уникальное по своим боевым возможностям противотанковое соединение Красной Армии станет влачить жалкое существование, продвигаясь по дорогам войны в поисках всего необходимого для техники и продовольствия для личного состава. А блицкриг, тем временем, продолжается, и если и далее будет успешно продолжаться, то бригада (или то, что от неё останется) попадёт в немецкий «котёл», так и не выполнив своего предназначения.

На этот раз замысел не удался. Потапов не смог дозвониться до нужных людей, и в этом заключается его везение. Кирпонос не стал бы вникать в проблемы командарма-5: поскольку документ подписан наркомом обороны, то он обязателен к исполнению. В сложившихся условиях Потапов взял инициативу в свои руки. Объявив, что берёт всю ответственность на себя, он приказал Москаленко выступить во главе бригады в направлении города Владимир-Волынский и совместно с 22-м мехкорпусом генерала Кондрусева выбить неприятеля за линию госграницы. В 10 часов утра 22 июня бригада (без тыловых подразделений) двинулась в сторону госграницы.

Только спустя некоторое время станет известно, что совершенно невыполнимую задачу поставил перед Москаленко командарм Потапов. Последний и сам ещё не мог знать, что против его 5-й армии пришёлся главный удар группы армий «Юг» с 1-й танковой группой фон Клейста. Взаимодействие наших войск также оставляло желать лучшего. Москаленко вспоминает:

«На полпути между Луцком и Владимиром-Волынским наш передовой отряд догнал небольшую колонну из нескольких бронемашин с двумя танками. Оказалось, что мы встретились с командиром 22-го механизированного корпуса и оперативной группой его штаба. Сразу же познакомились. Я информировал генерал-майора С.М.Кондрусева и начальника штаба корпуса В.С.Тамручи относительно поставленной бригаде задачи. Кондрусев, в свою очередь подтвердил, что им получен приказ нанести удар по вторгшемуся противнику в районе Владимир-Волынского.».

В дальнейшем разговоре выяснилось, что кроме этой небольшой группы других войск у комкора Кондрусева под рукой нет. Две его дивизии находились в районе города Ровно, и для их прибытия одних суток будет недостаточно. Третья дивизия – 41-я танковая размещалась западнее Владимир-Волынского и, по информации командарма Потапова, «подверглась массированному удару с воздуха и артиллерийскому обстрелу и почти полностью погибла».

Вскоре впереди стали различимы движущиеся навстречу колонны вражеских танков и мотопехоты. Оценив количество танков, Москаленко понял, что допустил легкомыслие, оставив тыловые подразделения бригады в Луцке: быстрый подвоз боеприпасов стал невозможным и следует экономить снаряды. У комбрига была рация, и он отдал приказ быстро развернуть части и подразделения бригады таким образом, чтобы надёжно перекрыть всю магистраль по ширине и достаточной глубине. Итоги самого первого сражения своей бригады подвёл сам Москаленко:

«Враг повторил атаку, потом снова и снова, каждый раз вводя свежие силы. Всё поле боя, длившегося почти непрерывно в течение второй половины дня, было в дыму и огне от взрывов бомб и снарядов. К вечеру бой утих. Догорали фашистские танки. В этом первом бою артиллеристы бригады подбили и сожгли около 70 танков и бронемашин, много мотоциклов и другой техники 14-й танковой дивизии. Немалый урон нанесён и 298-й пехотной дивизии. Наши потери также оказались чувствительными. Бригада потеряла четыре батареи с личным составом и материальной частью. Осколком снаряда был смертельно ранен генерал-майор С.М.Кондрусев. Недолго довелось нам воевать вместе …».

Вот так, практически без поддержки других наших войск 1-я противотанковая бригада продемонстрировала свою силу уже в первом бою. Изначально мощное вооружение, помноженное на хорошую выучку личного состава и умелые действия командиров, сделали своё дело. Гитлеровцы понесли большие потери и поняли: здесь им не пройти и следует искать другой маршрут на пути в Луцк. Ещё одной противотанковой бригады в резерве командарма Потапова не было.

К организации первого отпора врагу оказался причастным и начальник Генштаба Г.К.Жуков. В своей книге воспоминаний он последовательно излагает, как 22 июня примерно в 13 часов ему, якобы, позвонил Сталин и потребовал немедленно отправляться в Тернополь, в штаб Юго-Западного фронта. Он – Жуков вынужден был подчиниться, и «минут через 40 был уже в воздухе». Однако, ранее проведённый анализ показал, что согласно записям в «Журнале регистрации», Жуков в это самое время находился не в воздухе, а в приёмной Сталина, откуда вместе с другими коллегами вышел в 16:00. Попробуем и дальше следовать «маршрутом Жукова» в надежде получить ответ на главный вопрос: Зачем, с какой целью понадобилась ему вся эта ложь?

«К исходу дня я был в Киеве в ЦК КП(б)У, где меня ждал Н.С.Хрущёв. Он сказал, что дальше лететь опасно. Немецкие лётчики гоняются за транспортными самолётами. Надо ехать на машинах. Получив от Н.Ф.Ватутина по ВЧ последние данные обстановки, мы выехали в Тернополь, где в это время был командный пункт командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника М.П.Кирпоноса. На командный пункт прибыли поздно вечером, и я тут же переговорил по ВЧ с Н.Ф.Ватутиным.».

«Затем генерал Ватутин сказал, что И.В.Сталин одобрил проект директивы №3 наркома и приказал поставить мою подпись.
— Что это за директива?
— Директива предусматривает переход наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главнейших направлениях, притом с выходом на территорию противника.

— Но мы ещё точно не знаем, где и какими силами противник наносит свои удары, — возразил я. – Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и уже тогда принять нужное решение.
— Я разделяю вашу точку зрения, но дело это решённое.
— Хорошо, — сказал я, ставьте мою подпись.
Эта директива поступила к командующему Юго-Западным фронтом около 24 часов. Как я и ожидал, она вызвала резкое возражение начштаба фронта М.А.Пуркаева, который считал, что у фронта нет сил и средств для проведения её в жизнь.».

«В 9 часов утра 23 июня мы прибыли на командный пункт командира 8-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта Д.И.Рябышева. Я хорошо знал его ещё по работе в Киевском особом военном округе. По внешнему виду комкора и командиров штаба нетрудно было догадаться, что они совершили нелёгкий путь. Они очень быстро пришли из района Дрогобыча в район Броды, настроение у них было приподнятое.».

Когда имеешь дело с сочинениями Г.К.Жукова, всегда следует соблюдать осторожность, чтобы не принять и не использовать подделку в качестве чистой монеты. Поэтому будем искать свидетелей и других причастных лиц. Начальник оперативного отдела штаба ЮЗФ И.Х.Баграмян, как кажется на первый взгляд, подтверждает слова Жукова. Вот фрагменты из его книги:

«К вечеру 22 июня ни у кого из командования и штаба нашего фронта не возникало и мысли о возможности немедленного контрнаступления. Лишь бы выстоять! Все были уверены, что и директивы из Москвы будут нацеливать на оборонительные действия. Примерно в одиннадцатом часу вечера начальник спецсвязи Крючков сообщил мне, что передаётся новая директива Народного комиссара обороны. Не дожидаясь, когда доставят весь документ целиком, я стал читать его отрывки по мере поступления.».

Баграмян, по возможности, «прикрывает» Жукова и не сообщает читателям, что директиву подписал, кроме наркома обороны, и начальник Генштаба. Да и сам Жуков этого не скрывает. Директива ставила задачи войскам фронта на 23 и 24 июня. И.Х.Баграмян вспоминает:

«Войскам нашего фронта предписывалось: «Прочно удерживая государственную границу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5-й и 6-й армий, не менее пяти механизированных корпусов и всей авиации фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 24.06 овладеть районом Люблин…».

У меня перехватило дыхание. Ведь это же задача невыполнимая!… Но размышлять было некогда. Схватив документ, бегу к начальнику штаба фронта. По дороге прикидываю в уме, какие предложения я могу ему высказать. Когда я зачитал Пуркаеву телеграмму, он с явным недоверием взглянул на меня, выхватил бланк и прочитал его несколько раз. Быстро обменялись мнениями. Они у нас сходятся: наступать преждевременно. Взяв у меня карту с обстановкой и прихватив директиву, Пуркаев молча подал мне знак следовать за ним. Идём к командующему фронтом.».

На совещании у Кирпоноса, в котором принял участие также член Военного совета фронта корпусной комиссар Н.Н.Вашугин, начштаба Пуркаев убедительно доказывал несвоевременность и малоэффективность предстоящего контрудара. По его мнению, гораздо полезнее отвести войска к границам старых укрепрайонов. Заняв там капитальные оборонительные сооружения (ДОТы), можно было обеспечить стабильную оборону до подхода резервов. Заметим, что утверждения некоторых авторов о том, что долговременные огневые точки на старой границе (до 1939 года) взорвали, уничтожили, являются неверными. Все сооружения находились в законсервированном состоянии, но без вооружения и личного состава.

После окончания выступления Пуркаева, Кирпонос с Вашугиным напомнили всем присутствующим, что приказы пишут для исполнения, а не для дискуссий. Решили о Люблине пока забыть, но нанести атакующий удар теми мехкорпусами, которые находились поблизости. А по мере подхода более удалённых мехкорпусов, использовать их сообразно текущей обстановки. Затем И.Х.Баграмян весьма дипломатичным образом сообщает о прибытии высокопоставленных лиц:

«В это время к нам прибыли начальник Генерального штаба генерал армии Г.К.Жуков и назначенный членом Военного совета фронта Н.С.Хрущёв. Георгий Константинович Жуков, всегда отличавшийся конкретностью и чёткостью в управлении войсками, одобрил принятое командованием фронта решение и предложил, не теряя времени, отдать приказ о подготовке контрудара.».

Дипломатичность Баграмяна проявляется в том, что он не сообщает ни даты, ни времени прибытия Жукова в штаб ЮЗФ. Тем не менее, он недвусмысленно даёт понять, что произошло это уже после ночного обсуждения директивы №3 и после принятия командованием фронта плана действий по её реализации. Это значит, что слышать возражения и замечания начштаба фронта Пуркаева Жуков не мог. О желании главы Генштаба встретиться с комкором Рябышевым Баграмян знает: «Вскоре Г.К.Жуков в сопровождении представителей штаба фронта выехал в 8-й механизированный корпус генерал-лейтенанта Д.И.Рябышева, чтобы на месте ознакомиться с состоянием его войск и ускорить их выдвижение из района Львова на Броды.».

На первый взгляд, всё как-будто согласовано и похоже на правду. Однако, вызывает сомнение скорость, с которой перемещался Жуков. По его словам, около двух часов дня 22-го он уже находился в воздухе. Затем поздним вечером того же дня вместе с Хрущёвым прибыл в штаб ЮЗФ, а в 9 часов утра 23 июня уже встречался с комкором Рябышевым в районе города Броды. Чтобы отбросить все сомнения, следует провести более тщательный анализ. Исходным материалом для него послужит книга мемуаров самого Д.И.Рябышева. Цитаты из этой книги станут кадрами в кинохронике событий.

1. «Приказ командующего 26-й армией я получил в 10 часов. Корпусу ставилась задача к исходу дня 22 июня сосредоточиться в лесах 10 км западнее Самбора.». Пока всё логично: командарм-26 Костенко переводит 8-й МК из района Дрогобыча ближе к границе в район города Самбор. Во второй половине дня все части и соединения корпуса получили приказы и стали покидать города Дрогобыч и Стрый в направлении на Самбор.
2. «К вечеру мы вышли в Самборские леса. Штаб корпуса расположился на опушке. Неподалёку развернулся и штаб 26-й армии». Переход войск и техники частично проходил по бездорожью. В результате только 700 танков были признаны боеготовыми (по штату в 8-м МК было около 1000 танков)
3. «В это время ко мне торопливо подошёл подполковник А.К.Блажей из штаба 26-й армии. Мы отошли в сторонку, и он вручил мне приказ командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника М.П.Кирпоноса. Войскам корпуса надлежало совершить обратный ночной марш по той же разбитой дороге, и к рассвету 23 июня достичь района восточнее Львова и поступить в распоряжение командующего 6-й армией генерал-лейтенанта И.Н.Музыченко. Итак, после 70-80 – километрового марша на запад, не отдохнув, мы должны были совершить 120-километровый марш на восток». Вот тебе и «приподнятое настроение»! Командирам и политработникам предстояло найти нужные слова, чтобы убедить личный состав в необходимости выйти в новый район и там бить врага. В 23 часа 22 июня мехкорпус организованно двинулся в путь. Предстояло через Дрогобыч зайти в Стрый, откуда открывалась трасса на Львов.
4. «23 июня к 12 часам значительная часть танковых подразделений сосредоточилась в указанных районах. Но некоторые подразделения всё ещё находились в пути. Я подъехал к штабу 6-й армии. Вышедший навстречу командующий армией генерал-лейтенант И.Н.Музыченко крепко пожал руку. – Очень рад вашему прибытию, — сказал командарм. – Задержись вы хоть немного – и нам бы пришлось туго. Положение таково: основной удар противник сосредоточил против шестого стрелкового корпуса. Силы гитлеровцев значительно превосходят наши. Обороняющиеся войска истекают кровью. Вот тут-то и нужна будет ваша помощь. Мы склонились над картой … По замыслу генерал-лейтенанта И.Н.Музыченко, мы должны были сосредоточиться в лесу юго-восточнее Яворова, согласовать свои действия с командиром 6-го стрелкового корпуса генерал-майором И.И.Алексеевым. Утром 24 июня перейти в наступление и общими усилиями отбросить врага за государственную границу.». Вы помните дату: «9 часов утра 23 июня». Это – время, когда Жуков, якобы, встретился с комкором Рябышевым и беседовал с ним. Уже полдень 23 июня, а начальника Генштаба не видно.
5. «С большими трудностями, но нам удалось на марше повернуть главные силы корпуса в новом направлении. Теперь танки шли по просёлочным дорогам на Яворов, в районе которого, в лесах, предстояло сосредоточиться нашим частям. Отдав необходимые распоряжения начальнику штаба корпуса и соединениям, взяв с собой рацию, я вместе с начальником связи полковником Кокориным отправился в район боёв, на командный пункт командира 6-го стрелкового корпуса генерал-майора Алексеева.». Передовую группу Рябышева несколько раз атаковали немецкие самолёты. Уже стемнело, а КП генерала Алексеева найти не удалось.
6. «Обмениваясь мнениями с полковником Кокориным, мы вышли на дорогу. В этот момент к нам подъехала легковая машина, из неё вышел начальник разведки корпуса подполковник Лосев. Помню, я невольно посмотрел на часы. Они показывали 22:00. Лосев доложил, что привёз пакет из штаба фронта. Это был новый приказ командующего Юго-Западным фронтом, согласно которому к исходу дня 24 июня войскам 8-го механизированного корпуса надлежало сосредоточиться в районе города Броды, а утром 25 июня нанести удар по танковой группировке гитлеровских войск в направлении Броды, Берестечко.».
7. «Всю ночь шла напряжённая подготовка к новому переходу. К 10 часам утра командиры дивизий и частей доложили о готовности к выступлению. Отдав необходимые распоряжения начальнику штаба, мы с полковником Кокориным, захватив рацию, поспешили во Львов, чтобы ускорить прохождение передовых отрядов, остановившихся там на дозаправку. К 12 часам передовые отряды вышли из Львова на Броды.». Делаем вывод, что в полдень 24 июня Жукова также не было.
8. «Только передовые отряды доложили о выходе на реку Западный Буг, как полковник Кокорин принял телеграмму начальника штаба корпуса о том, что во Львове группа украинских националистов сделала вооружённую вылазку. Несколько подразделений корпуса ведут с ними бой … Полковник Кокорин передал мой приказ задержать передовые отряды на реке Западный Буг, а я с двумя танками Т-34 и несколькими командирами штаба вернулся во Львов, к главным силам корпуса. На площади водитель остановил танк. Высунувшись до половины из люка башни, я стал наблюдать за действиями подразделений, которые вели огонь по чердакам, где засели националисты. Как потом выяснилось, украинские буржуазные националисты в разных частях города одновременно открыли огонь по нашим войскам. Некоторые подразделения корпуса втянулись в перестрелку с ними. Город был очищен от фашистских пособников часа через полтора.».
9. «К 20 часам главные силы корпуса были выведены на свои маршруты и двинулись к Бродам по двум дорогам: через горняцкий центр город Злочев и через город Буск. Колонны шли на предельной скорости … Пройдя город Буск, мы сделали короткий привал и тут увидели подъезжавший к нам легковой ЗИС. Из машины вышел начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Г.К.Жуков. Георгий Константинович, выслушав мой доклад, потребовал доложить моё решение на предстоящий бой. Докладывал ему по карте, кратко. После этого доложил о налётах вражеской авиации и сбитых бомбардировщиках. Жуков одобрил и решение на бой, и действия наших зенитчиков. Поскольку я не завтракал, решил здесь же подкрепиться чаем с бутербродом и предложил покушать с нами генералу Жукову. Георгий Константинович, вероятно, тоже ещё не позавтракавший, охотно согласился. А через десять минут он уехал в штаб фронта.».

Располагая накопленным фактическим материалом, можно дать реальную картину событий, начиная с 16 часов 22 июня – времени, когда Жуков и Тимошенко покинули приёмную Сталина. Оба военных деятеля поехали в Наркомат обороны для обсуждения плана дальнейших действий. Жукову недостаточно было просто ехать в штаб ЮЗФ для выяснения обстановки и оказания помощи командованию. Ему нужен был мандат для организации мощного контрудара по врагу. Пусть Сталин убедится, что он и Тимошенко не играли словами, когда обещали разбить немцев сначала на границе, а затем перенести боевые действия на их территорию.

Так родилась сначала идея, а затем сама директива №3, которую в штабе Юго-Западного фронта в ужасном волнении начали принимать из Москвы в 23 часа 22 июня. В том, что «мы с наркомом» составили и подписали эту директиву, не было ничего необычного. Наоборот, всё было очень даже логично, и отвечало их наступательной доктрине ведения боевых действий. Можно сказать, что в военном ведомстве тон задавали «наступальщики». С приходом к руководству Вооружёнными силами СССР сначала Тимошенко (45 лет), а затем Жукова (44 года), стало нормой скептически относиться к предшественникам – Ворошилову (59 лет) и Шапошникову (58 лет). Дескать, эти «старики» проводили слишком осторожную военную политику. Пора действовать по-другому: в стране с самой передовой в мире идеологией армия должна опираться на наступательную военную доктрину. В этом неохотно признаётся и сам Жуков:

«Военная стратегия строилась главным образом на правильном утверждении, что только наступательными действиями можно разгромить агрессора. В то же время другие варианты борьбы – встречные сражения, вынужденные отступательные действия, бои в условиях окружения, ночные действия рассматривались недостаточно основательно.».
Вылетать в Киев в тёмное время суток Жуков не собирался. И правильно делал. Самолёты Ли-2 не были оборудованы навигационной аппаратурой для полётов в ночное время. Полёты проводились в светлое время, когда были хорошо различимы земные ориентиры. Приходилось учитывать и ещё один фактор риска: в случае нештатной ситуации, экипаж воздушного судна ночью не мог найти площадку для аварийной посадки и совершить саму посадку. Жуков самоубийцей не был, поэтому в Киев вылетел утром 23 июня, и уже в первой половине того же дня встретился с Хрущёвым. Дальше решили ехать автотранспортом.

Путь предстоял неблизкий. И.Х.Баграмян со своей штабной колонной добирался до Тернополя приблизительно десять часов. Ехали ночью, но это было ещё мирное время, и шоссе было почти свободным. Теперь предстояло ехать по дорогам войны, переполненным автотранспортом, движущимся в противоположных направлениях. Поездка могла занять более 12 часов. Неудивительно, что в штаб ЮЗФ путники прибыли поздним вечером (или ночью). Только это был поздний вечер 23 июня, а не 22-го, как об этом сообщает Жуков. После такой длительной и утомительной дороги требовался хороший отдых для восстановления работоспособности.

Утром 24 июня Жуков и Хрущёв работали раздельно, каждый по своему профилю. Начальник Генштаба, естественно, работал с командованием и штабом фронта. Затем он выразил желание выехать в войска 8-го мехкорпуса, чтобы оценить состояние техники и боеготовность личного состава, встретиться и побеседовать с комкором Рябышевым. По расчётам Жукова, встреча должна была состояться где-то на полпути между городами Львов и Броды. Рябышев о его планах не знал. Жуков полагал, что внезапность позволит более точно оценить реальное положение дел.

Жукову пришлось ждать долго, до самого вечера 24 июня. Такова была плата за внезапность. Причин тому было, по меньшей мере, две. Во-первых, Рябышеву пришлось прервать движение в Броды и вернуться к своим войскам во Львов для нейтрализации вооружённой бандеровской вылазки. В этой ситуации комкор Рябышев проявил не только решительность, но и государственный подход. Дело в том, что в городе только-только началась эвакуация семей военнослужащих, а также семей партийных и советских работников. Многие тысячи женщин и детей ждали своей очереди на эвакуацию. Какая участь ожидала бы всех их, окажись город в руках бандеровцев?!

Во-вторых, как замечает сам Рябышев, «часто приходилось останавливаться и потому, что колонны подвергались ударам вражеской авиации». ПВО корпуса сработала неплохо: на марше сбили 4 немецких самолёта. В итоге, утомлённый ожиданием Жуков свернул намеченную программу. Заслушав рапорт комкора и некоторые его соображения по предстоящему наступлению, Жуков, охотно угостившись чаем с бутербродами, быстро уехал в штаб фронта.

Переходим к ответу на вопрос: Для чего, с какой целью Жуков в своей книге изменил на 1,5 суток течение мирового времени? К моменту написания своих мемуаров маршал точно знал, что авторитетные военные ставят ему в вину составление, подписание и исполнение директивы №3. Последняя требовала от командования ЮЗФ перехода наших войск в контрнаступление с целью разгрома фашистов у границы, с последующим переносом боевых действий на запад в сторону польского (тогда – немецкого) Люблина. В интернете (на сайте rkka.ru) имеется сделанная в мае 1968 года запись воспоминаний крупного штабного работника генерал-полковника А.П.Петровского:

«Итак, первый из командующих, с кем я работал во время войны, был Будённый. В предшествующие дни на Юго-Западном фронте побывал Жуков, в самые первые дни организовал там наступление под лозунгами: «Бить под корень. На Люблин». Из этого наступления ничего не получилось. Погибло много войск, мы потерпели неудачу. Жуков уехал в Москву. Правда, потом он говорил, что наступление было организовано по приказанию Сталина.».

«Поздний Жуков» отлично понимает, что и по замыслу, и по исполнению это была типичная военная авантюра. Механизированные корпуса вводились в бой без разведки, по мере прибытия к полю боя. Немцы пользовались благоприятным случаем, чтобы их уничтожить по мере поступления. По существу это была подстава войск под разгром. Прослыть автором и организатором позорной директивы Жукову не хотелось. Это умаляло бы его славу великого полководца.

В прошедшем времени ничего изменить нельзя, что было, то было, и мёртвых уже не воскресить. Пусть события изменить нельзя, но информацию о прошедших событиях можно «скорректировать» в свою пользу, что Жуков и делает. По его версии, о самой директиве №3 он ничего не знал, так как после разговора со Сталиным около 13 часов немедленно отправился в аэропорт для полёта в Киев. О самой директиве и её содержании ему, якобы, стало известно только после прибытия в Тернополь в штаб ЮЗФ незадолго до полуночи 22 июня. Тогда же после разговора с Ватутиным Жуков, якобы, узнал дополнительные подробности: Сталин, будто бы, потребовал, чтобы директиву вместе с наркомом подписал и он – Жуков. Только после этого последний сказал Ватутину: «Хорошо, ставьте мою подпись.».

Теперь читатели жуковских сочинений будут знать, что автором директивы №3 он не был. Более того, с некоторыми её положениями он был категорически не согласен, а его подпись в документе появилась из-за давления Сталина. Жуков и на этот раз верен себе, приписывая вождю ошибки, неудачи и поражения. Иногда просто диву даёшься, наблюдая за тем, какие немыслимые вещи придумывает Жуков для самооправдания. Он был отправлен в командировку на Украину без указания срока возвращения. В таких случаях первый заместитель получает полномочия своего начальника в качестве ВРИО. Это значит, что Сталину не было смысла добиваться подписи Жукова, так как его полномочия полностью перешли к Ватутину. Это – во-первых.

Во- вторых, спецчасть и канцелярия Наркомата обороны никогда не пропустила бы документ, в котором стояла подпись должностного лица, находящегося в командировке на основании более раннего приказа. Следить за этим – их обязанность и ответственность. Даже случайное появление такой подписи – повод для обращения в компетентные органы. В документообороте тогда существовали чёткие и строгие правила, которые никто не рискнул бы нарушить.

В-третьих, подготовленные читатели знают, что при отсутствии в Москве начальника Генштаба А.М.Василевского, после подписи Сталина свою подпись ставил его зам А.И.Антонов. Таков был порядок, и Сталин его не нарушал. Только в более поздние, хрущёвские времена закон и порядок постоянно нарушались в угоду целесообразности. И ещё, есть свидетельства того, что Сталин и его ближнее окружение вполне реалистично оценивали соотношение сил между Германией и СССР. Об этом в беседе с Феликсом Чуевым В.М.Молотов выразился так: «Мы знали, что война не за горами, что нам придётся отступать. Весь вопрос в том, докуда нам придётся отступать – до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали.». Значит, ни о каком указании Сталина о немедленном контрнаступлении не могло быть и речи. Жуков всё выдумал в желании улучшить свой имидж.
Пора возвращаться к теме данной главы. Нас интересует, когда, наконец, задёрганный бессмысленными перемещениями 8-й мехкорпус Рябышева, даст свой первый бой. Как и планировалось, 25 июня к исходу дня все три дивизии 8-го МК сосредоточились в районе города Броды. Вновь обращаемся к книге Д.И.Рябышева:
«В Бродах противника не оказалось, но и наших войск там не было. Из штаба фронта мы не получили никаких сведений о противнике. Не было также информации о соседях слева и справа. Мы не знали, с кем будем взаимодействовать, и какие авиачасти должны поддерживать действия соединений корпуса.».

В штатный состав мехкорпуса входил мотоциклетный полк. Лучше и полезнее такой мобильной разведки трудно было что-либо противопоставить. Рябышеву было важно понять, где, по какой трассе перемещается наступающий противник, и такие сведения были добыты. На основе полученных разведданных, Рябышев принял решение с рассветом 26 июня внезапно атаковать передовые части гитлеровцев, осуществляющих движение на городок Берестечко. Боевые действия начались, как и было запланировано.

«Вскоре стали поступать первые донесения. 12-я танковая дивизия, наступавшая на главном направлении, не смогла добиться успеха с ходу: слишком плотным был артиллерийско-минометный огонь врага. Но особенно ощутимыми были удары внезапно появившейся вражеской авиации. Большими группами, по 50-60 самолётов, противник почти беспрепятственно бомбил боевые порядки соединений. Наших самолётов в воздухе не было …».

Да, отбить Берестечко (недалеко от Дубно) не удалось, поскольку в корпусе не было
артиллерии, способной подавить пушечный и миномётный огонь противника. Хотя сам Рябышев впрямую на это не жалуется, но вся дивизионная и корпусная артиллерия осталась на учебных полигонах.
Тем не менее, в целом, первый крупный бой 8-го механизированного корпуса можно считать успешным. Отличилась 34-я танковая дивизия. Командир дивизии полковник И.В.Васильев вечером после окончания боя доложил комкору:

«— Товарищ генерал! Вверенная мне дивизия успешно прорвала оборону противника, уничтожив полностью три мотоциклетных батальона, 10 танков и 12 орудий. Захвачено в плен до двухсот фашистских солдат и офицеров 48-го механизированного корпуса, принадлежащего к танковой группе Клейста.».

Результаты прошедших боёв бойцы и командиры корпуса встретили с воодушевлением. Комкор Рябышев принял решение возобновить наступление утром 27 июня. Однако в штабе фронта думали иначе: в 4 часа утра на командный пункт 8-го МК поступил приказ Кирпоноса. Согласно приказу, войска мехкорпуса отводились в тыл 36-го стрелкового корпуса с задачей усилить 36-й СК огневыми средствами. Но, как пишет Рябышев, «и этот приказ соединениям нашего корпуса выполнить не пришлось. В 6 часов 40 минут 27 июня на командный пункт прибыл начальник политического управления Юго-Западного фронта бригадный комиссар А.И.Михайлов, который вручил мне новый приказ командующего фронтом М.П.Кирпоноса.».

Приказ предписывал войскам 8-го МК выбить гитлеровцев из города Дубно, а затем перейти к круговой обороне данного города в ожидании предстоящего крупного наступления всех войск ЮЗФ. Легко написать «выбить гитлеровцев», но немцы не для того захватили Дубно, как и Луцк, 25 июня (на четвёртый день войны), чтобы затем его отдать. Между тем, у наших войск, его защищавших в первые дни войны, был шанс удерживать Дубно более продолжительное время.

Об этом в своей книге пишет ранее упомянутый Н.Д.Яковлев. Последний, будучи начальником артиллерии КОВО, посетил по долгу службы в мае 1941 года расположенный в Дубно 320 гаубичный полк большой мощности резерва Главного Командования.

«Его командир доложил мне, что очень обеспокоен боевой готовностью как своего, так и формируемого им в случае мобилизации второочередного полка большой мощности. В чём дело? Оказалось, что для предполагаемого полка в 320 гаубичный полк уже прислали из центра 24 гаубицы калибра 203 мм. А вот механической тяги пока нет. Теперь он ждёт, когда она будет поставлена из внутренних областей СССР.».

Смотрите, что получается. Наркомат обороны и Генштаб отчитались перед ЦК ВКП(б) и Правительством СССР об поставке в войска орудий сверхбольшой мощности. Казалось бы, что это – серьёзный шаг в сторону повышения обороноспособности страны. На самом деле, никакого шага в правильном направлении сделано не было. Высокопоставленные «очковтиратели» из оборонных ведомств в своих отчётах не станут указывать, что гаубицы были поставлены без тягачей, хотя их стоимость во много раз меньше цены такого уникального вооружения.

Военные чины в Москве и Киеве о гаубицах как бы забыли. Но немцы помнили и знали, что, будучи поставленными на боевые позиции, эти орудия были способны разнести в пух и прах их передовые бронетанковые и моторизованные подразделения. О том, чем всё закончилось, Н.Д.Яковлев сообщает весьма лаконично: «А 22 июня 320-й гаубичный полк был в числе первых подвергнут бомбардировке с воздуха. Никакого второочередного полка на его базе не было создано.».

Комкор Рябышев этой истории не знал и не обязан был знать. Его волновал тот факт, что его корпус фронтовое управление продолжает дёргать в разных направлениях. Тому были причины. С одной стороны, чувствуется влияние начштаба фронта генерала Пуркаева, стремящегося организовать, наконец, достаточно прочную оборону. С другой стороны, командующий ЮЗФ генерал Кирпонос помнил указания Жукова, который перед отбытием в Москву требовал любой ценой продолжать контрнаступление. Об этом в своей книге свидетельствует И.Х.Баграмян:

«Из 5-й армии возвратился генерал армии Жуков. Узнав, что Кирпонос намеревается подходившие из глубины 36-й и 37-й стрелковые корпуса расположить в обороне на рубеже Дубно, Кременец, Новый Почаев, Гологуры, он решительно воспротивился против такого использования войск второго эшелона фронта.
— Коль наносить удар, то всеми силами!
Перед тем, как улететь 26 июня в Москву, Г.К.Жуков ещё раз потребовал от Кирпоноса собрать всё, что возможно, для решительного контрудара.».

У командования фронтом перед лицом такого давления выбора не оставалось. В результате появился приказ Кирпоноса, ставящий войскам 8-го механизированного корпуса задачу овладения городом Дубно с его последующим удержанием. По плану, после этого должно было последовать масштабное наступление всех вооружённых сил, находящихся под управлением ЮЗФ. В реалистичность такого плана в самом штабе фронта мало кто верил.

Стратегия Жукова бросить в контратаку как можно больше наших войск, полностью отвечала желаниям и планам немецкой стороны. Их командование на начальном этапе войны не преследовало цели захвата как можно большей территории. Цель заключалась в разгроме войск Красной Армии уже в ходе приграничных сражений. Нельзя было допустить планомерного отхода советских войск на укреплённые позиции в районе старой границы.

Командование группы армий «Юг» имело достаточно сил и средств, чтобы перемолоть вооружённые формирования русских по мере их подхода к местам боёв. После достижения этой цели, у Советов не останется достаточного количества войск, чтобы защищать Киев.

Если первое своё крупное сражение войска 8-го мехкорпуса провели достойно, то атака на Дубно славы мехкорпусу не прибавила. И в этом его вины нет: слишком сложной и невыполнимой была поставленная задача. Просто амбициозному Жукову требовался немедленный успех, чтобы доказать Сталину свою состоятельность в качестве начальника Генерального штаба. В книге И.Х.Баграмяна сохранилось его воспоминание о том, каким образом вступил в сражение 9-й мехкорпус Рокоссовского.

«К счастью, к этому времени сюда подоспели главные силы 131-й моторизованной и передовые отряды танковых дивизий 9-го мехкорпуса генерала К.К.Рокоссовского. Когда позднее мы читали это донесение, то не верили глазам. Как это удалось Рокоссовскому? Ведь его, так называемой моторизованной дивизии, предстояло следовать … пешком. Оказывается решительный и инициативный командир корпуса на свой страх и риск забрал из окружного резерва в Шепетовке все машины – а их было около двухсот, — посадил на них пехоту и комбинированным маршем двинул впереди корпуса. Переход его частей к району Луцка спас положение. Они остановили прорвавшиеся танки противника и оказали этим значительную помощь отходившим в тяжёлой обстановке соединениям.».

В этом фрагменте текста Баграмян правдиво отображает реакцию в штабе ЮЗФ на то обстоятельство, что войска Рокоссовского неожиданно быстро оказались в районе боёв. Предполагалось, что сам переход займёт более значительное время из-за отсутствия в корпусе автотранспорта. Другие подробности, приведённые Баграмяном, нуждаются в уточнении. В частности, это касается города Шепетовка, в котором Рокоссовский, якобы, самовольно забрал все автомобили из окружного резерва. Получается, что «решительный и инициативный» Рокоссовский, грубо говоря, «умыкнул» имущество, на которое не имел никакого права. Этот факт, безусловно, бросает тень на положительный образ одного из «маршалов Победы», все действия которого отвечали высоким моральным стандартам.

На самом деле, 9-й МК был расквартирован не в Шепетовке, а в городе Новоград-Волынский. Здесь же находились все три входящие в его состав дивизии: 20-я танковая (командир М.Е.Катуков), 35-я танковая (командир Н.А.Новиков), 131-я моторизованная (командир Н.В.Калинин). Следует принять к сведению, что уже в первой главе своей книги Рокоссовский делает такое замечание: «оговорюсь, что из-за болезни командира в первые дни войны 20-ю водил в бои его заместитель полковник В.М.Черняев.». Другие точные подробности приводит сам К.К.Рокоссовский в главе «Бои начались»:

«Около четырёх часов утра 22 июня дежурный офицер принёс мне телефонограмму из штаба 5-й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет.».
«Директива указывала: немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель. В четыре часа приказал объявить боевую тревогу, командирам дивизий Н.А.Новикову, Н.В.Калинину и В.М.Черняеву прибыть на мой КП. Пока войска стягивались на исходное положение, комдивам были даны предварительные распоряжения о маршрутах и времени выступления. Штаб корпуса готовил общий приказ. Вся подготовка шла в быстром темпе, но спокойно и планомерно. Каждый знал своё место и точно выполнял своё дело.

Затруднения были только с материальным обеспечением. Ничтожное число машин. Недостаток горючего. Ограниченное количество боеприпасов. Ждать, пока укажут сверху, что и где брать, было некогда. Неподалёку находились центральные склады с боеприпасами и гарнизонный парк автомобилей. Приказал склады вскрыть. Сопротивление интендантов пришлось преодолевать соответствующим внушением и расписками. Кажется, никогда не писал столько расписок, как в тот день.».

Таким образом, к автопарку в Шепетовке Рокоссовский отношения не имел. Машины он забрал из гарнизонного автопарка в Новоград-Волынском на законных основаниях, будучи начальником гарнизона в этом городе (как старший по должности и званию). Кроме того, директива предписывала двигать корпус на запад в сторону Ровно и Луцка, а Шепетовка находилась южнее, километрах в 60-ти. Маршрут движения 9-го МК через этот город не проходил. В свете вышеизложенного, высказывание И.Х.Баграмяна на этот счёт следует считать недоразумением.

Почему всё-таки Шепетовка «прилипла» к истории 9-го мехкорпуса? На самом деле, этот город имеет связь с историей 20-й танковой дивизии полковника Катукова. В Википедии имеется такая запись по этому поводу: «20-я танковая дивизия была сформирована в составе 9-го механизированного корпуса в июле 1940 года в Киевском особом военном округе. Дислоцировалась в городе Шепетовка.». Человек, сделавший эту запись, возможно, не знал, что формирование 9-го МК осуществлялось в декабре 1940 года, а до этого времени 20-я ТД была отдельным соединением. Входить в состав несуществующего 9-го МК дивизия не могла.

Следует исправить ещё одну неточность. Автотранспорт был нужен Рокоссовскому не для перевозки пехоты. Об этом нельзя было и мечтать. Почти весь автотранспорт был израсходован для транспортировки тяжёлого вооружения, боеприпасов, горюче-смазочных материалов, продовольствия, медоборудования для полевого госпиталя и тому подобного. Только несколько грузовиков было выкроено в пользу 131-й мотодивизии, чтобы весь её личный состав действовал в составе передовой ударной группы.

«А.Г.Маслов (начштаба корпуса, — Г.К.) с утра добивался связи с вышестоящим командованием. Лишь к десяти часам каким-то путём он на несколько минут получил Луцк. Один из работников штаба торопливо сказал, что город вторично подвергается бомбёжке, связь всё время рвётся, положение на фронте ему неизвестно. Почти к этому же времени удалось получить сведения, что Киев бомбили немцы. С командованием округа, которому мы непосредственно подчинялись, связаться никак не могли. От него за весь день 22 июня – никаких распоряжений.».

Хотя информация из вышестоящих штабов либо совсем не поступала, либо поступала в обрывочном виде, Рокоссовскому было нетрудно сделать логический вывод: на границе идут бои, поэтому следует спешить. Надо немедленно готовить войска в боевой поход и подумать о судьбе города. Автор книги «Солдатский долг» вспоминает:

«Горючее, боеприпасы, обеспечение порядка в самом городе, охрана воинского имущества, остающегося после ухода войск, забота о семьях комсостава, проверка готовности частей, митинги личного состава – всё нужно было успеть сделать в считанные часы.».

«В четырнадцать часов 22 июня корпус выступил по трём маршрутам в общем направлении Новоград-Волынский, Ровно, Луцк. Справа по автостраде следовала одной колонной 131-я моторизованная дивизия. Её вёл полковник Н.В.Калинин, хороший боевой командир, из бывших кавалеристов. По расчёту времени эта дивизия выдвигалась значительно вперёд.».

Рокоссовский принял очень правильное решение: пустить вперёд своё мобильное соединение – полностью сформированную 131-ю моторизованную дивизию, которая представляла собой внушительную силу. Подтверждением тому служит её состав: два мотострелковых полка на грузовиках, пушечный полк, танковый полк (лёгкие танки БТ-5 и БТ-7), противотанковый и зенитный дивизионы, разведывательный батальон на броневиках и «амфибиях», сапёрный батальон, батальон связи и другие вспомогательные службы. Боевой путь 131-й мотодивизии освещён её командиром – Н.В.Калининым в книге под названием «Это в сердце моём навсегда».

«На привале за городом Ровно одна из колонн была обстреляна сброшенным в этом районе немецким десантом, укрывшимся в лесу, в пшенице, на чердаках придорожных домов. Вначале некоторые из наших бойцов и командиров приняли автоматчиков за передовой отряд противника. Но потом быстро разобрались, с кем имеем дело. Для уничтожения десантников каждый полк выделил по группе стрелков на автомобиле. Вскоре фашисты были перебиты. Я тем временем собрал в Ровно командиров частей, указал им на недостатки в организации марша и поставил задачу на возможный встречный бой в районе Луцка.

Пока колонны отдыхали, и шла заправка горючим боевых машин, на высвободившемся транспорте мы перебрасывали из Луцка в Новоград-Волынский семьи военнослужащих и беженцев. Во время привала установили связь со штабом 5-й армии. Генерал-майор Д.С.Писаревский сообщил, что наша дивизия временно выводится из 9-го мехкорпуса и поступает в непосредственное подчинение командующего 5-й армией генерал-майора М.И.Потапова. Перед нами ставилась задача: к исходу 23 июня выйти на реку Стырь и занять оборону по её восточном берегу на участке Жидичи, Млинов. Особое внимание обращалось на луцкое направление. Рокоссовский с двумя танковыми дивизиями остался в районе Ровно.».

Рокоссовский не был доволен тем, что его самая боеспособная дивизия вышла из корпусного управления, и без его согласия вошла в подчинение Потапова. Однако, тот поступил совершенно правильно: гитлеровцы наседали на Луцк, и появление 131 МД можно было считать подарком судьбы. Н.В.Калинин вспоминает:

«Когда 131-я дивизия подходила к Луцку, там уже шёл бой. Город горел … Малочисленный местный гарнизон оказывал противнику упорное сопротивление, особенно на юго-западной окраине. Наш передовой отряд, переправившись через Стырь, с ходу атаковал подразделение гитлеровцев. Фашистская противотанковая артиллерия подбила несколько наших боевых машин. Неприятель рвался к захваченному нами мосту. Намеревался с ходу проскочить его, но был остановлен.».

Подошедшие основные силы дивизии оборудовали свои оборонительные позиции на восточном берегу Стыри протяжённостью по фронту почти 20 км. Под контроль были взяты два моста, по которым удалось вывести из района Луцка наши отступающие войска. После завершения эвакуации сапёры 131-й дивизии взорвали оба моста. Теперь соединению была поставлена задача не допустить форсирования реки немецкими войсками. В то время, как передовые подразделения 131-й мотодивизии вступили в свои первые бои, большая часть личного состава 9-го МК вместе с техникой продолжала свой переход. В книге К.К.Рокоссовского читаем:

«Основная масса войск корпуса – по существу, пехота, лишённая конского тягла, — в первый день совершила 50-километровый переход. Для меня это до сих пор – пример выносливости и самоотверженности советского солдата. Но люди совсем выбились из сил. Я видел их в конце этого марша. Пехота вынуждена была нести на себе помимо личного снаряжения ручные и станковые пулемёты, 50- и 82-миллиметровые миномёты и боеприпасы к ним. И в такую жару … Пришлось сократить переходы до 30-35 километров.».

Во время перехода Рокоссовский получил распоряжение из штаба ЮЗФ о том, что 9-й мехкорпус переходит в оперативное подчинение 5-й армии, и ему следует сосредоточиться в районе населённого пункта Клевань. Здесь же, минуя мост через реку Горынь, был оборудован корпусной командный пункт. Пришло время проверить боеготовность большей части корпусного формирования. Об этом повествуют нижеследующие фрагменты из книги «Солдатский долг».

«20-я танковая дивизия на рассвете 24-го головным полком с ходу атаковала
располагавшиеся на привале в районе Олыка моторизованные части 13-й танковой дивизии немцев, нанесла им большой урон, захватила пленных и много трофеев. Уже в тот день полковник Черняев показал, что обладает качествами настоящего командира. Закрепившись, его дивизия весь день успешно отбивала атаки подходивших танковых частей противника.».

«26 июня по приказу командарма Потапова корпус нанёс контрудар в направлении Дубно. В этом же направлении начали наступать левее нас 19-й, а правее 22-й механизированные корпуса. Никому не было поручено объединить действия трёх корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу, без учёта состояния войск.».

«Был опять получен приказ о контрударе. Однако противник настолько превосходил нас, что я взял на себя ответственность не наносить контрудар, а встретить врага в обороне. В тех лесистых, болотистых местах немцы продвигались только по большим дорогам. Прикрыв дивизией Новикова избранный нами рубеж на шоссе Луцк-Ровно, мы перебросили сюда с левого фланга 20-ю танковую с её артполком, вооружённым новыми 85-миллиметровыми орудиями. Начальник штаба организовал, а Черняев быстро и энергично осуществил маневр.

Орудия поставили в кюветах, у шоссе, а часть – прямо на дороге. Немцы накатывались большой ромбовидной группой. Впереди мотоциклисты, за ними бронемашины и танки. Мы видели с НП, как шли на 20-ю танковую внушительные силы врага. И увидели, что с ними стало. Артиллеристы подпустили фашистов ближе и открыли огонь. На шоссе образовалась чудовищная пробка из обломков мотоциклов и бронемашин, трупов гитлеровцев. Но наступавшие вражеские войска продолжали по инерции двигаться вперёд, и наши орудия получали всё новые цели. Враг понёс тут большие потери и был отброшен. Генерал Новиков, используя удачу Черняева, двинулся вперёд и сумел занять нужные нам высотки.».

В принципе, тему участия 9-го МК в первом отпоре врагу можно было бы считать раскрытой. Однако автор настоящей книги испытывает чувство душевного дискомфорта из-за того, что в истории июньских боёв этого мехкорпуса имеются серьёзные нестыковки. Речь идёт о противоречивом описании одинаковых событий в книгах двух авторов: К.К.Рокоссовского и М.Е.Катукова (его книга под называнием «На острие главного удара» вышла после смерти Рокоссовского).

Позиция Рокоссовского ясна: в первые дни войны 20-ю танковую дивизию водил в бои полковник Черняев, поскольку командир дивизии полковник Катуков находился на излечении в госпитале. Черняев со своими обязанностями справлялся отлично, и маршал Советского Союза его неизменно хвалит. Автор книги «Солдатский долг» также сообщает, что полковник Черняев был тяжело ранен в бою и скончался в госпитале. К сожалению, Рокоссовский не указывает время, когда это произошло. Непонятно также, когда Катуков вновь стал командиром 20-й ТД. Как известно, из-за отзыва Рокоссовского в Москву командиром 9-го МК был назначен с 11 июля 1941 года начштаба корпуса генерал-майор А.Г.Маслов. Поскольку сам Рокоссовский о возвращении Катукова в корпус ничего не сообщает, можно предположить, что это произошло при Маслове. Катуков категорически против такого предположения. У него имеется своя история.

«Война застала меня в Киевском окружном военном госпитале. Она ворвалась в тихую палату грохотом взрывов и звоном разбитого стекла … Хотя шов после операции ещё как следует не зарубцевался, а температура часто держалась на отметке «тридцать восемь», мне удалось уговорить лечащего врача выписать меня из госпиталя. На попутной машине добрался до городка, в окрестностях которого тогда дислоцировалась 20-я танковая дивизия, входившая в состав 9-го механизированного корпуса К.К.Рокоссовского.».

«Когда вечером 23-го я добрался наконец до городка, гитлеровцы непрерывно бомбили железнодорожную станцию … В штабе дивизии выяснил, что два танковых полка под командованием моего заместителя полковника В.М.Черняева уже выступили по направлении к Луцку. После неоднократных попыток мне удалось связаться по телефону с К.К.Рокоссовским. Я доложил о прибытии и просил уточнить обстановку. Голос комкора был ровен и спокоен.».

Из представленных выше фрагментов мы узнаём от Катукова совершенно невозможные вещи. Во-первых, полковник Черняев отправился воевать, но штаб дивизии почему-то с собой не взял, а оставил на месте. Как же он без штаба планировал управлять войсками?! Во-вторых, чтобы Катуков мог разговаривать с Рокоссовским по телефону, связисты обязаны были по ходу движения корпуса тянуть десятки километров телефонного кабеля. Где они возьмут столько кабеля, и кому и для чего нужна была такая связь? В-третьих, непонятно, сколько времени штаб дивизии намеревался провести в режиме ожидания непонятно чего. Может быть, они ожидали момента появления самого Катукова?!

Далее Катуков сообщает изумлённому читателю, что полковник Черняев выступил навстречу врагу не только без своего штаба. Оказывается, он посчитал ненужным взять с собой в поход артиллерийский полк, мотострелковый полк, понтонный батальон и другие подразделения дивизии. И пусть Рокоссовский утверждает, что 20-я танковая дивизия выступила в боевой поход отдельной колонной и в полном составе. Вполне возможно, что читатели больше поверят ему – Катукову:

«Необходимо было срочно перебросить к Луцку, отстоящему от городка на 200 километров, и другие части дивизии. Эвакуировать семьи комсостава. Мы собрали все имеющиеся машины и начали марш. К сожалению, их было немного, поэтому пришлось перебрасывать войска перекатом.».

«Первый бой произошёл 24 июня у местечка Клевань. Разведка сообщила, что по соседству расположились на отдых моторизованные части 13-й танковой дивизии противника. После изнурительного марша солдаты валились с ног от усталости, но времени на отдых не было. Дивизия получила приказ атаковать врага.».

Вам этот текст ничего не напоминает? Конечно, это же очень похоже на описание первого боя 20-й ТД на рассвете 24 июня в книге Рокоссовского. Разница в том, что у Катукова нет слов «на рассвете», и нет присущей Рокоссовскому логики. Фактически немцы расположились на ночлег. В первые дни нашествия гитлеровцы настолько уверовали в свою непобедимую силу, что серьёзного боевого охранения не выставляли (скоро их от этой беспечности отучат). Этим и воспользовались бойцы 20-й ТД. Танки и крупнокалиберная артиллерия не применялись: танковые двигатели и тягачи тяжёлых орудий своим шумом исключили бы эффект внезапности. Основной огневой удар вначале нанесли ротные и батальонные миномёты. Их расчёты могли бесшумно занять выгодные позиции и одновременно обрушить град мин на стоянку гитлеровцев. Полный разгром врага после окончания минной атаки завершили пехотные подразделения.

У Катукова своё собственное видение этого боя:
«Основной огневой силой нашего соединения был артиллерийский полк (24 орудия). Он состоял из двух дивизионов: один из 152-мм, а другой – из 122-мм гаубиц. Полком командовал майор С.И.Юрьев. Поставив орудия на прямую наводку, артиллеристы расстреливали танки и пехоту противника. Отважно сражался в этом бою мотострелковый полк подполковника П.В.Перервы и наш понтонный батальон, превращённый в стрелковый. По несколько раз в этот день поднимались в атаку и переходили врукопашную герои-пехотинцы. Но в этом первом неравном бою мы потеряли все 33 наши учебные «бэтушки». Наши БТ не представляли собой грозной силы, к тому же использовали мы их неправильно.».

Заметим, что войскам реальной 20-й ТД понадобилось 1,5 суток, чтобы затем вступить в свой первый бой. Виртуальные же войска Катукова проделали тот же путь за 0,5 суток, считая с позднего вечера 23 июня до светового дня 24 июня, то есть в три раза быстрее, причём скорость тягачей тяжёлых гаубиц соизмерима со скоростью пешеходов. Понятно, что описание боя Катуков придумал от начала и до конца, включив в сюжет некоторые правдоподобные моменты. В его изложении получается, что успешный исход боя решили те части и подразделения, которые он, якобы, привёл с собой. Что касается полковника Черняева, то в описании Катукова он предстаёт в образе какого-то неумехи-неудачника (угробил все танки из-за их неправильного применения).

Короче говоря, Катуков присвоил себе и первый, и последующие бои погибшего сослуживца, да ещё выставил его в невыгодном свете. Совершенно непонятно, почему он так поступил. Ведь М.Е.Катуков – известный танковый полководец, дважды Герой Советского Союза. А в итоге получается, что «поздний Катуков» по части фантазирования и скорости перемещения в пространстве не уступает «позднему Жукову». Вот и кочует в информационном пространстве выдумка Катукова о том, что в первом же бою 20-я ТД потеряла все свои танки.

В своём сочинении Катуков ничего не говорит о личной встрече с Рокоссовским в штабе корпуса. Это наводит на мысль, что до отъезда комкора в Москву, Катуков фактически в 20-й танковой дивизии не появлялся. В пользу этого предположения говорит и то обстоятельство, что в его отсутствие артполк 20-й ТД получил новые 85-мм орудия, а Катуков этого не знал и помнил только о гаубицах. А где же он был и чем занимался в это самое время?

Ответы на эти вопросы, возможно, находятся в военном архиве, где хранятся документы по 9-ому мехкорпусу, так как все служебные перемещения комсостава оформляются соответствующими приказами по объединению или соединению. Неплохо было бы заглянуть и в архив Киевского окружного госпиталя. В этом лечебном учреждении должны быть записи о том, когда Катуков приступил к лечению и когда его закончил (выписался). В надежде, что в недалёком (или отдалённом) будущем истина всё-таки откроется, переходим к событиям более масштабным.

Давая свою оценку боям на Юго-Западном фронте, И.Х.Баграмян делает вывод: «Так завязалось крупнейшее танковое сражение первого периода войны, разгоревшееся в конце июня в треугольнике Владимир-Волынский, Радехов, Дубно.». Определение «танковое сражение» вызывает вполне определённые ассоциации. Например, когда говорят о «морском сражении», то понимают битву кораблей. В «воздушном сражении» над Кубанью в 1943 году пилоты сражались за господство в воздухе. Значит, под «танковым сражением» следует понимать единоборство танков и их экипажей, когда массы танков сталкиваются друг с другом в открытом бою, и судьбу сражения решает та сторона, которая выставила больше современных и эффективных машин.

Баграмян именно это имеет в виду и даже указывает на причину поражения наших танковых соединений: «600-700 современным танкам четырёх дивизий генерала Клейста мы могли противопоставить лишь 133 танка Т-34 и КВ.». К настоящему времени ставки существенно повысились. В Википедии речь идёт уже о крупнейшей в истории танковой битве в районе Дубно-Луцк-Броды с 23 по 29 июня. Называются цифры: со стороны Красной Армии были задействованы 3,4 тысячи танков, у немцев – 728 танков.

Разрабатывая свой план вторжения в нашу страну, в германском генштабе знали, что в СССР сравнительно недалеко от границы дислоцируются несколько механизированных корпусов, имеющих не одну и не две тысячи танков, а больше. Однако против них у разработчиков блицкрига уже имелось хорошо проверенное оружие, и оружие это – не танки, а штурмовая авиация. 22 июня на аэродромах была уничтожена большая часть авиапарка наших вооружённых сил, после чего в дело без помех вступили пикирующие бомбардировщики Ю-87. Последние были прекрасно приспособлены для борьбы с бронетехникой. Цейсовская оптика в прицелах этих самолётов позволяла натренированному экипажу «уложить» бомбу в открытый люк танка. В принципе, прямого попадания и не требовалось. Разрыв фугасной или осколочно-фугасной бомбы вблизи танка выводил из строя его ходовую часть.

Вот что пишет на эту тему Д.И.Рябышев: «Мы успешно отражали атаки танков и пехоты врага, но против авиации, противника были почти бессильны. Группы по 40-50 самолётов, волна за волной налетали на боевые порядки корпуса, сбрасывая бомбы и обстреливая войска из пулемётов. Наша авиация по-прежнему не появлялась.». Далее Д.И.Рябышев указывает на то, что у немцев были причины избегать наших танков: «Наши Т-34 и КВ вступали в бой с фашистскими танками даже при десятикратном превосходстве немцев, и каждый раз выходили победителями. Вражеская противотанковая артиллерия оказалась малоэффективной против брони средних танков, а против танков КВ была просто беспомощной.».

Рябышев приводит убедительный пример успешного боестолкновения советских и немецких танков:
«Танки же немцев (до 40 машин) прорвались вглубь нашей обороны. Они с ходу раздавили одну нашу батарею и ринулись к командному пункту 12-й танковой дивизии. Положение сложилось серьёзное. Генерал Т.В.Мишанин быстро выделил из своего резерва три танка КВ и четыре танка Т-34 и приказал танкистам уничтожить прорвавшегося врага. На помощь этой семёрки я направил три танка КВ, находившихся на командном пункте корпуса. В тылу нашей обороны завязался танковый бой. Я наблюдал, как фашистские танки с чёрными крестами метались между нашими громоздкими КВ, ища спасения. Они пытались маневрировать, чтобы получить возможность стрелять в слабую боковую броню. Но и это не помогло: КВ и Т-34 сноровисто расстреливали из своих 76-мм пушек вражеские танки … Таким образом, шесть КВ и четыре Т-34 уничтожили все 40 немецких танков, а сами не понесли потерь. Атака врага на этом участке успешно была отражена.».

Если один танк КВ и Т-34 мог заменить 10 немецких танков образца 1941 года, то после эквивалентного пересчёта получается, что наши войска имели почти двукратный перевес в танках. Почему же победа в районе Дубно и других городов досталась гитлеровцам? Да потому, что никакого «танкового сражения» (танки против танков) не было. Наши мехкорпуса вводились в бой без надлежащей организации и без согласования во времени. А немцам только этого и было надо, чтобы разбивать лишённые авиационного прикрытия мехкорпуса по мере их прибытия, так сказать, в порядке живой очереди. Это – во-первых. Во-вторых, гитлеровцы не использовали свои танки в качестве основного инструмента для уничтожения танков противника. На истребление танков противника у немцев была «заточена» штурмовая авиация. В Вермахте при наличии полной радиофикации войск (от роты включительно) вызвать авиацию для уничтожения прорвавшихся танков, или просто колонн бронетехники было делом рутинным. В свете вышеизложенного, неправильно говорить о «крупнейшим в истории танковом сражении» на Юго-Западном фронте в первую неделю войны.

Вопреки очевидным результатам, Г.К.Жуков свою установку на немедленный контрудар продолжает считать правильным решением:
«Нашим войскам не удалось полностью разгромить противника и приостановить его наступление, но главное было сделано: вражеская группировка, рвавшаяся к столице Украины, была задержана в районе Броды-Дубно и обессилена.».

«Если бы в войсках Юго-Западного фронта была лучше организована сухопутная и воздушная разведка, более тщательно отработано взаимодействие и управление войсками, результат контрудара был бы ещё значительнее.».

«Следовало бы детально разобрать оперативную целесообразность применения здесь контрудара механизированных корпусов по прорвавшейся главной группировке врага и организации самого контрудара. Ведь в результате именно этих действий наших войск на Украине был сорван в самом начале вражеский план стремительного прорыва к Киеву. Противник понёс тяжёлые потери и убедился в стойкости советских воинов, готовых драться до последней капли крови.».

Невелика заслуга в том, чтобы, пользуясь своим высоким начальственном положением, бросать против превосходящего в небе и на земле противника, нуждающиеся в полном укомплектовании наши соединения. Жуков находился не в Москве, а на месте событий, и потому точно знал, как реально организована связь в войсках. Знал он и о том, что мехкорпуса не в состоянии прибыть одновременно к месту сражения из-за особенностей расквартирования.

О какой воздушной разведке можно серьёзно говорить, если предназначенные для этих целей авиаэскадрильи мехкорпусов были уничтожены утром первого дня войны? Что касается наземной разведки, то её организуют после того, как враг остановлен или временно перешёл к обороне. Если же враг стремительно наступает, то посланные разведывательные группы либо погибнут, либо попадут в плен и полезных сведений передать не успеют.

Жуков принципиально не желает рассматривать такой вид боевых действий, как активная оборона наших войск для достижения тех же целей: задержать продвижение врага и нанести ему при этом максимальный урон. Возможности для этого были, так как немецкие бронетанковые и моторизованные войска требовали для своего перемещения относительно хороших дорог. Данный их недостаток, или слабость и нужно было использовать, устраивая упреждающие засады. Опыт Рокоссовского в этом направлении доказывает свою эффективность.

Тактику внезапного упреждающего удара использовали и другие командиры соединений. Например, так организовал свой первый бой командир 24-й стрелковой дивизии Западного фронта генерал К.Н.Галицкий. По приказу штаба ЗФ его дивизия должна была 22 июня покинуть город Молодечно и, совершив 160-километровый марш на запад, достигнуть города Лида. Перед началом похода Галицкий, будучи начальником гарнизона города Молодечно, распорядился об эвакуации семей военнослужащих, а также о проведении мобилизационных мероприятий. Двигаться решили ночью, чтобы не попасть под бомбёжку.
Недалеко от населённого пункта Юратишки и севернее него, 24-я СД скрытно сосредоточилась и нанесла свой первый удар по движущейся немецкой колонне. Успех обеспечила артиллерия, поставленная на прямую наводку. Галицкий вспоминает:

«С утра 25 июня южнее рубежа Трабы-Субботники дивизия встретила передовые части 19-й танковой дивизии врага и во встречном бою нанесла им поражение, отбросив за реку Клева. На поле боя остались догорать около трёх десятков немецких танков Т-3. За ними застыли остовы более 50 сгоревших автомашин, на которых ещё несколько часов назад двигалась вражеская пехота. Картину дополняли десятки разбросанных по полю вражеских мотоциклов.».

«То обстоятельство, что противник не ожидал встретить сопротивление на направлении Трабы, Воложин, ещё раз подтверждало: наше выдвижение из Молодечно в Юратишки, а затем севернее было осуществлено скрытно. Это и обеспечило внезапность.».

«Первый успех воодушевил бойцов и командиров. Десятки сгоревших немецких танков и автомашин явились лучшей аттестацией силе оружия и боевой техники дивизии, мужеству и боевому мастерству её бойцов и командиров. Значение первого боевого успеха дополнялось и тем, что потери мы понесли небольшие. В числе боевых трофеев оказалось более 40 исправных мотоциклов «БМВ» и «Цюндапп» с колясками и пулемётами. Я приказал капитану Казакевичу распределить их между взводами нашей разведки полков, которые таким образом стали моторизованными. Это вполне оправдало себя в дальнейших боевых действиях.».

Можно и дальше увеличивать число положительных примеров, но «наступальщики» с тупым упорством защищают свою порочную тактику встречного контрудара, не считаясь с превосходством врага в силах и средствах. Неужели жизнь наших бойцов и командиров ничего не стоит?!

Существует предположение, что лозунг воевать «до последней капли крови» служит «наступальщикам» в качестве оправдания перед вышестоящим руководством. Дескать, сделали всё, что могли, но войск больше нет. Вся надежда на скорое прибытие резервов. Резервы прибывают, но личный состав прямо из железнодорожных эшелонов побатальонно вводят в бой, не дожидаясь полного развёртывания соединения, без разведки и без знания обстановки. Результат предсказуем. Впору делать вывод: «наступальщики» всех рангов вполне заслуживают определения «горе-полководцы».