Глава 8. О том, как создавался Государственный Комитет Обороны

Широкие читательские круги для получения необходимых сведений чаще всего обращаются к интернету. Например, в Википедии на тему ГКО имеется специальная статья, в которой в разделе «Образование ГКО» записано: «ГКО был образован 30 июня 1941 года совместным постановлением Президиума Верховного Совета СССР, Совета народных комиссаров СССР и Центрального комитета ВКП(б).».

Стоп! Перед обращением к теме ГКО автор настоящей книги не поленился посмотреть выпуск газеты «Правда» за 1 июля 1941 года, в которой был опубликован текст Постановления. Оказалось, что здесь главные властные структуры государства перечислены в ином порядке.

Иные читатели скажут: Подумаешь, не тот порядок, как в оригинале Постановления; ведь от перемены мест слагаемых сумма не изменяется. Правило относительно суммы хорошо работает в арифметике, но в политике – другие правила. В дальнейшем будет показано, почему Сталин выбрал именно такой порядок перечисления реально действующих органов власти. Поскольку само Постановление весьма лаконично по форме и содержанию, то имеет смысл привести его полный текст, который почему-то отсутствует в википедийной статье.

Постановление
От 30 июня 1941 года
О создании Государственного Комитета Обороны

Виду создавшегося чрезвычайного положения и в целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР для проведения отпору врагу, вероломно напавшего на нашу Родину, Президиум Верховного Совета СССР, Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров признали необходимым:

1. Создать Государственный Комитет Обороны в составе:
т. Сталин И.В. (председатель)
т. Молотов В.М. (заместитель председателя)
т. Ворошилов К.Е.
т. Маленков Г.М.
т. Берия Л.П.

2. Сосредоточить всю полноту власти в государстве в руках Государственного Комитета Обороны.

3. Обязать всех граждан и все партийные, советские и военные органы беспрекословно выполнять решения и распоряжения Государственного Комитета Обороны.

В первоначальном составе ГКО, состоящим из пяти человек, Сталин, Молотов и Ворошилов были известными в народе личностями. Маленкова и Берию знали меньше, да и были они не членами Политбюро, а только кандидатами в члены Политбюро. Нетрудно догадаться, что фамилии в списке представлены не в алфавитном порядке, а с учётом положения в иерархической структуре партийно-правительственной власти. Почему Маленков стоит выше Берии? Потому что секретарь ЦК ВКП(б) по статусу выше заместителя Председателя Совнаркома.

Случайность это, или нет, но персональный состав ГКО образовали именно те лица, которые незадолго до полудня 22 июня 41-го составили в кабинете Сталина «Заявление Советского правительства» о начале войны с нацистской Германией. Впрочем, в деятельности Сталина почти не было случайностей. Вождь уже тогда, в первый день войны сделал выбор в пользу тех, кому он полностью доверял, и которые в будущем могли войти в состав государственного органа, наделённого чрезвычайными полномочиями.

Для содержательного раскрытия темы образования ГКО, желательно опереться на авторитетный источник информации. И, как будто, такой источник существует: в указанное время Анастас Иванович Микоян был членом Политбюро ЦК и одним из заместителей Сталина в Совнаркоме. Являясь не только свидетелем, но и действующим лицом многих исторических событий, он обобщил свои размышления в мемуарах, к которым мы отчасти обращались в главе «Кто разбудил Сталина?». Цитируем Микояна:

«Сталин в подавленном состоянии находился на ближней даче в Волынском (в районе Кунцево). Обстановка на фронте менялась каждый час. В эти дни надо было думать не о том, как снабжать фронт, а о том, как спасти фронтовые запасы продовольствия, вооружения и т.д.».

Открываем «Журнал регистрации» и видим, что с 22 по 28 июня приёмная Сталина работала значительно интенсивнее, чем в мирные дни. Например, в субботу 28 июня в «Журнале» заполнена 21 позиция. Некоторые посетители (Булганин, Меркулов) входили и выходили дважды. Тимошенко с Жуковым присутствовали. И самое удивительное: на приёме отметился и сам Микоян (вход в 23:30, выход в 00:50). Чего после этого стоит его утверждение о том, что «Сталин в подавленном состоянии находился на ближней даче»?!

«На седьмой день войны фашистские войска заняли Минск. 29 июня вечером, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных о положении в Белоруссии тогда ещё не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко, но тот ничего путного о положении на западном направлении сказать не мог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться в обстановке.».

Мы бы рады были поверить Микояну, да вот беда: 29 (воскресенье) и 30 (понедельник) июня кремлёвская приёмная Сталина не работала, так что видеть вождя там и разговаривать с ним указанная компания не могла. А вот как, по словам Микояна, происходило создание ГКО:

«Через день-два, около четырёх часов, у меня в кабинете был Вознесенский. Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов, Берия. Мы их застали за беседой. Берия сказал, что необходимо создать Государственный комитет обороны, которому отдать всю полноту власти в стране. Передать ему функции правительства, Верховного Совета и ЦК партии. Мы с Вознесенским с этим согласились.
Договорились во главе ГКО поставить Сталина, об остальном составе ГКО при мне не говорили. Мы считали, что само имя Сталина настолько большая сила для сознания, чувств и веры народа, что это облегчит нам мобилизацию и руководство всеми военными действиями. Решили поехать к нему. Он был на ближней даче.».

«Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой, сидящим в кресле. Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно посмотрел на нас. Потом спросил: «Зачем пришли?». Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать.

Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы поставить страну на ноги. Для этого создать Государственный Комитет Обороны. «Кто во главе?” – спросил Сталин. Когда Молотов ответил, что во главе – он, Сталин, тот посмотрел удивлённо, никаких соображений не высказал. «Хорошо», — говорит потом. Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного Комитета Обороны. «Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я», — добавил он. Сталин заметил: «Надо включить Микояна и Вознесенского. Всего семь человек утвердить». Берия снова говорит: «Товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГКО, то кто будет работать в Совнаркоме, Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются своей работой в правительстве и Госплане». Вознесенский поддержал предложение Сталина. Берия настаивал на своём, Вознесенский горячился. Другие на эту тему не высказывались.

Впоследствии выяснилось, что до моего с Вознесенским прихода в кабинет Молотова, Берия устроил так, что Молотов, Маленков, Ворошилов и он, Берия, согласовали между собой это предложение и поручили Берия внести его на рассмотрение Сталина.».

«1 июля постановление о создании Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным было опубликовано в газетах. Вскоре Сталин пришёл в полную форму, вновь пользовался нашей поддержкой. 3 июля он выступил по радио с обращением к советскому народу.».

В приведённых фрагментах из книги «Так было» немало противоречий и несуразностей. Например, непонятно, зачем инициативной «четвёрке» понадобилось брать с собой для поездки к Сталину ещё Микояна с Вознесенским, если заранее было решено, не включать их в состав ГКО. Может быть, только они одни знали правильный маршрут движения на дачу вождя? Это – вряд ли.

Теперь о противоречиях. Микоян правильно сообщает, что 1-го июля в центральных газетах был напечатан текст Постановления о создании ГКО. Логично предположить, что этот важный документ руководители государства составили, обсудили и согласовали накануне опубликования, то есть 30 июня. Но Микоян эту дату не называет, ибо в этом случае будет трудно совместить два противоречивых события. В самом деле. С одной стороны, по словам Микояна, вечером 29 июня, находясь в Кремле, Сталин проявлял активность, был встревожен событиями на Западном фронте и даже отправился в Наркомат обороны для прояснения обстановки. С другой стороны, читатели книги «Так было» вряд ли поверят в то, что менее чем через сутки Сталин мог оказаться в состоянии такой хронической бездеятельности, что стал подозревать, что соратники прибыли на дачу с целью его ареста (так утверждает Микоян).

Чтобы выйти из неудобного положения, Микоян сообщает, что после встречи 29 июня соратники приняли решение ехать на дачу вождя «через день-два», а не 30 июня. И тут Микоян сам попадает в ловушку, которую готовил для Сталина. «Через день-два» означает: или вечером 1 июля, или вечером 2 июля, когда текст Постановления уже будет напечатан в центральных московских газетах. Как объяснить такую оплошность Микояна? Объяснение только одно: автор книги «Так было» ошибочно решил, что в июне не 30, а 31 день.

Итак, никакого реального отношения к истории создания ГКО А.И.Микоян не имел. Возникают вопросы: зачем, для чего, с какой целью он всё это придумал? Ответ: для поддержания и укрепления личного авторитета. Будучи человеком с преувеличенной значимостью собственной роли в истории, Микоян глубоко переживал тот факт, что в состав ГКО Сталин включил не его – члена Политбюро и многоопытного хозяйственника, а Берию – человека, о котором всего три года назад в СССР мало кто знал. Исключение составляет территория Закавказья, где и Микоян, и Берия были хорошо известны. Предпочтение, которое вождь сделал в пользу Берии, для человека с восточным менталитетом грозит «потерей лица». Надо обязательно найти подходящее объяснение этой несправедливости и реабилитировать себя в глазах соотечественников.

Микоян понимает, что Молотов, Ворошилов, Маленков – руководители более высокого ранга и потеснить их нереально. Но почему Берия?! И Микоян находит по человеческим понятиям убедительный ответ. Для этого ему пришлось с мукой на сердце представить нелюбимого Берию в образе человека, который первым придумал и убедительно обосновал саму идею создания ГКО, которую одобрили затем все высокопоставленные товарищи. А раз так, то включение Берии в состав ГКО стало как бы автоматическим, поскольку проигнорировать автора замечательной идеи общегосударственного уровня невозможно по этическим соображениям.

Микоян не случайно ставит свою фамилию рядом с фамилией Н.А.Вознесенского, который для своего времени являлся крупным государственным деятелем: кандидатом в члены Политбюро, председателем Госплана СССР, первым заместителем Сталина в Совнаркоме. Таким образом, речь идёт о человеке, который, как и Микоян, вполне мог войти в первоначальный состав ГКО. Так, якобы, считал и сам Сталин, но этот интриган и выскочка Берия всё испортил. Сталин тогда допустил слабость, не сумел отстоять свою точку зрения из-за напора Берии. Впрочем, спустя полгода, он осознает и исправит свою ошибку: в феврале 1942 года и Микоян, и Вознесенский войдут в состав ГКО. В итоге, имидж Микояна лишь временно пострадает, но затем справедливость восторжествует.

Следует воздать должное фантазийным способностям А.И.Микояна, его умению литературно обрабатывать и включать в контент придуманные им коллизии, хотя, по существу, имеет место то, что называется фальсификацией истории. И всё же, при всём при этом невозможно уйти от ответов на вопросы: Почему Сталин отсутствовал в Кремле 29 и 30 июня, где он был и чем занимался в эти дни?

В принципе, возможен такой ответ: если отсутствовал на работе, значит, находился дома. Существует версия, что Сталин использовал указанные дни для отдыха после предшествующей напряжённой работы. Верится с трудом: и время для отдыха выбрано неподходящее, и Сталин – не тот человек, который в труднейшее для страны время станет уклоняться от повседневных обязанностей. Для обычного гражданина версия отдыха имеет право на существование, а для признанного вождя и харизматичной личности – нет.

Давно подметил такую закономерность: если долго думать над некоторой проблемой, а решение так и не находится, то на помощь приходит небольшая подсказка, возникающая неведомо откуда. Если её вовремя заметить и распознать, то она становится ключом к решению проблемы. Такую роль сыграл один из фрагментов из книги Павла Алексеевича Кабанова «Стальные перегоны». Автор книги – генерал-полковник технических войск, Герой Социалистического труда. Перед началом войны он – командир бригады железнодорожных войск Наркомата путей сообщения, состоящей из нескольких батальонов. Бригада действовала в зоне ответственности 12-й и 26-й армий Юго-Западного фронта. Вот ставший ключевым фрагмент из книги:

«29 июня 1941 года мы получили специальную директиву ЦК партии и Советского правительства. В ней была изложена развёрнутая программа борьбы с фашистскими захватчиками. ЦК партии и правительство требовали от партийных и советских органов прифронтовых областей организованно провести мобилизацию, принять меры к быстрому продвижению транспортов и эшелонов с войсками к районам боевых действий. Одновременно в директиве указывалось, что «при вынужденном отходе частей Красной Армии угонять подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего». Уничтожать всё, что невозможно вывезти или использовать. Директиву мы немедленно довели до сведения всех подразделений бригады.».

В хрущёвские времена о Директиве никто и нигде не упоминал. Оно и понятно: будучи опубликованным, этот документ разрушал бы миф о том, что Сталин тогда находился в состоянии тяжёлой депрессии и решать государственные дела был не в состоянии. В более поздние времена подтвердилось, что речь идёт о Директиве Совнаркома и ЦК ВКП(б) от 29.06.41 «Партийным и советским организациям прифронтовых областей о мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков». Документ подписали Сталин и Молотов.

Сразу бросается в глаза, что некоторые фразы из Директивы повторяют отдельные фразы из текста выступления Сталина по радио 3 июля 1941 с Обращением к гражданам Советского Союза. Это подтверждает, что текст Обращения готовил лично Сталин, и он же вместе с Молотовым составил Директиву от 29.06.41. Теперь всё становится на свои места: вождь не отдыхал 29 и 30 июня 41-го, а напряжённо работал, но не в Кремле, а в своём кабинете Генерального секретаря в здании ЦК ВКП(б) на Старой площади. По этой причине технический секретариат Сталина не зафиксировал деятельность кремлёвской приёмной вождя. Это должен был сделать другой технический секретариат – тот, который обслуживает секретарей ЦК ВКП(б).

Разумеется, что и совместное Постановление «О создании Государственного Комитета Обороны» также было подготовлено и принято в здании ЦК. Находит объяснение и последовательность перечня тех властных структур, которые были задействованы в обсуждении и принятии этого важного документа. На первом месте – законодательная власть в лице Президиума Верховного Совета СССР. На третьем месте (в конце) – власть исполнительная (Совнарком). Между ними (на втором месте), то, что объединяет законодательную и исполнительную ветви власти – власть партийная в лице ЦК ВКП(б).

В качестве поясняющего момента следует дополнительно коснуться тонкой сферы межличностных отношений. Как известно, Председатель Президиума ВС СССР Михаил Иванович Калинин пользовался народной любовью и уважением. По Конституции СССР в промежутке между сессиями парламента — Верховного Совета СССР его функции осуществлял Президиум ВС СССР, который издавал Указы, обязательные к исполнению. В средствах массовой информации М.И.Калинина называли «всесоюзным старостой», хотя с точки зрения международного права, он вполне мог бы претендовать на звание главы государства.

С другой стороны, в Конституции СССР ни слова не говорилось ни о ВКП(б), ни о Генеральном секретаре ЦК. Такова была воля самого Сталина, которого справедливо называли творцом Конституции СССР 1936 года. Но так уж сложилось, что, не занимая высокой правительственной должности, И.В.Сталин стал признанным в стране и мире лидером, вождём, решающим все важные для страны вопросы. Поэтому его резиденцией был выбран Кремль, а не кабинет Генсека в здании ЦК, который, кстати, всегда поддерживался в рабочем состоянии.

В руководящих кругах страны знали о слабом здоровье М.И.Калинина. Его оберегали, поэтому почти всю аппаратную работу в Президиуме Верховного Совета СССР «тянул» Н.М.Шверник — председатель Совета Национальностей Верховного Совета СССР. Можно также обратить внимание на тот факт, что М.И.Калинин не любил бывать у Сталина в Кремле. Например, за весь 1941 год он был здесь всего один раз, 4 марта.

С учётом всех этих факторов, Сталин предложил в качестве нейтральной переговорной площадки кабинет Генсека в здании ЦК на Старой площади. Здесь можно было в товарищеской обстановке (и Калинин, и Сталин были членами Политбюро ЦК) обсудить и решить, как выстроить эффективную систему власти на весь период военного времени. В конечном итоге, удалось принять устраивающий все стороны компромисс. Микоян был категорически неправ, утверждая, что ГКО создавался с целью «передать ему функции правительства, Верховного Совета и ЦК партии». Ничего подобного не планировалось и не произошло.

Сталин слишком дорожил выстроенной в стране системой народовластия через Советы депутатов трудящихся, чтобы от неё отказаться. Поэтому Конституция СССР продолжала своё существование и в военное время, её функции не были ограничены. Верховный Совет, как и прежде, собирался на свои сессии для принятия законов, но количество сессий значительно уменьшилось из-за трудностей с обеспечением кворума. Вследствие этого, возросла нагрузка на Президиум Верховного Совета СССР, который по-прежнему принимал Указы, обязательные для исполнения.

Создание ГКО не изменило ни работу ЦК партии, ни деятельность партийных комитетов на местах, разве что объёмы работ увеличились. В равной мере подобное положение относится к функционированию местных органов власти: избранных Советов и их исполнительных комитетов. Про работу Правительства СССР и говорить нечего: все наркомы остались на своих местах, выполняя ранее возложенные на них обязанности. Совнаркомы союзных и автономных республик, как и прежде, принимали необходимые постановления и распоряжения в интересах развития народного хозяйства своих регионов.

Если дело обстояло именно так, то зачем Сталину понадобился Госкомитет Обороны? Чтобы ответить на этот вопрос, следует обратиться к принятому 22 июня 1941 года Указу Президиума Верховного Совета СССР «О военном положении». В данном документе особого внимания заслуживают следующие пункты Указа:

4. По всем вопросам, предусмотренным п.3 настоящего Указа, военные власти имеют право:
б) отдавать распоряжения местным органам власти, государственным и общественным учреждениям и организациям и требовать от них безусловного и немедленного исполнения.

5. Все местные органы государственной власти, государственные, общественные учреждения, организации и предприятия обязаны оказывать полное содействие военному командованию в использовании сил и средств данной местности для нужд обороны и обеспечения порядка и безопасности.

6. За неподчинение распоряжениям и приказам военных властей, а также за преступления, совершённых в местностях, объявленных на военном положении, виновные подлежат уголовной ответственности по законам военного времени.

Итак, Указ был подписан в первый день войны. Тогда в руководящих кругах страны существовала надежда на то, что врагу не удастся глубоко проникнуть на нашу территорию. Исходя из этого, военным руководителям давался шанс задержать захватчиков путём полной и безоговорочной концентрации власти в их руках. Спустя неделю после начала войны, стало ясно, что военные свой шанс не использовали. Враг силён, и борьба с ним будет упорной и долговременной. В этих условиях становилось небезопасным и неразумным декларировать передачу военным власть на местах.

Любой начальник гарнизона в крупных городах и населённых пунктах обязан выполнять приказы Наркомата обороны, то есть стоять на страже ведомственных интересов. По мысли Сталина, существующая власть в центре и на местах должна руководствоваться не ведомственными, а общегосударственными интересами. Рассмотрим такой пример. Пусть некий командир дивизии или корпуса очень заинтересован в том, чтобы быстрее перебросить личный состав и технику в заданный район. Допустим также, что на железнодорожной станции имеется подвижной состав, который можно использовать для этих целей. Но состав этот уже запланировали использовать для эвакуации важного предприятия оборонной промышленности. Его сохранение и запуск в эксплуатацию на новом месте – залог грядущей Победы. Как разрешить коллизию?

Вот тут и должен сказать своё решительное слово уполномоченный представитель ГКО с мандатом, подписанным Сталиным или Молотовым. Его распоряжения обязаны беспрекословно исполнять и местные руководители, и лица командно-начальствующего состава Вооружённых сил Советского Союза. Однако, любой, даже самый убедительный пример не раскрывает главную цель вождя. По большому счёту, Сталин создал ГКО для того, чтобы в стране сохранялась Советская власть, а не власть военных.

Поскольку проекты решений ГКО доводились до окончательного вида и подписывались в Кремле, то там же секретариатом Сталина осуществлялось делопроизводство по ним. Предположение, что делопроизводство велось в другом месте и другим органом – Особым сектором ЦК, является нелогичным. Кроме того, следует принять во внимание, что здание ЦК на Старой площади сгорело во время первых налётов немецкой авиации на Москву. Самый первый налёт произошёл ровно через месяц после начала войны. Подробности на эту тему можно найти в книге А.И.Микояна (глава «Опасные дни Москвы»).

«Однажды, часов в 8-9 вечера, я был дома, в Кремле. У нас находился приехавший с фронта брат моей жены Гай Туманян. Собрались пообедать и поговорить. Вдруг раздался оглушительный взрыв. Шкаф в комнате чуть не упал. Сразу же позвонил коменданту Кремля. Он доложил, что бомба разорвалась на Старой площади. Там было здание ЦК партии, а напротив – дом, в котором размещался Минвнешторг. В это время его аппарат был эвакуирован, а в Москве оставалась оперативная группа, около 30 человек. Машина моя стояла у подъезда, и я сразу поехал туда. Здание ЦК полыхало как факел. Пожар был невероятно сильным. Потом выяснилось, что причиной тому было наличие большого количества фанеры, покрытой лаком. Ею были облицованы стены кабинетов.».

Беспокойство А.И.Микояна понятно: на Старой площади находилось здание Наркомата внешней торговли, а он возглавлял этот наркомат. К счастью, ни само здание, ни находящиеся там люди не пострадали.

1-го июля 1941 года, в день опубликования Указа о создании ГКО, приёмная Сталина работала, как обычно. Приём начался в 16:40, когда в кабинет вошли Молотов, Берия, Маленков. Всего в «Журнале регистрации» сделаны 23 записи. Кабинет закрылся в 1:30 следующего дня после того, как его покинули Сталин и Молотов.

Обозревая прошлое, можно сделать вывод, что деятельность ГКО ограничивалась, по большей части, строгим контролем за созданием и реализацией крупных оборонно-хозяйственных и народно-хозяйственных проектов. Речь идёт о таких проектах, которые работали на Победу и приближали Победу. Уполномоченным ГКО, благодаря их чрезвычайным полномочиям, было легче преодолевать межведомственные барьеры и координировать совместную работу хозяйственных и других структур.

Для подтверждения последнего вывода, можно в качестве примера рассмотреть, как происходил в СССР запуск Атомного проекта. Эта тема коротко раскрыта в статье Сергея Васильевича Кафтанова, опубликованной в журнале «Химия и жизнь» за 1985 год. Сам автор свою статью опубликованной не видел, так как умер в 1978 году. Видимо, статью не могли опубликовать раньше по соображениям секретности.

Благодаря успехам Культурной революции, простой рабочий с Донбасса Сергей Кафтанов получил высшее образование (окончил МХТИ имени Д.И.Менделеева) и затем включился в научно-исследовательскую работу в физико-химическом институте имени Л.Я.Карпова. Общественной деятельности Кафтанов не чурался, и в итоге дослужился до должности директора Карповского института. Активного молодого учёного с задатками хорошего администратора заметили «в верхах», и 1937 году в возрасте 32 лет Кафтанов был назначен председателем Всесоюзного комитета по делам высшей школы.

С началом войны Сталин утвердил С.В.Кафтанова уполномоченным ГКО по науке. Профиль работы, по существу, остался неизменным, поскольку и до войны возглавляемый Кафтановым комитет занимался курированием всех крупных научных проектов в стране. Сам он пишет на эту тему так:

«Специального комитета по науке тогда не было. Руководство наукой входило в обязанности Комитета по делам высшей школы, в том числе и Академией наук. Мы давали заключения по всем планам Академии. По положению, председатель комитета входил в состав Совнаркома. И я докладывал в правительстве все вопросы, касающиеся науки.».

«Осенью сорок второго года я получил из Государственного Комитета Обороны письмо, направленное в ГКО лейтенантом Флёровым. Он служил в авиации. А до войны работал в Физтехе. Успел сделать открытие мирового класса. Вместе с Петржаком открыл спонтанное деление ядер урана. В своём письме Флёров сообщал о внезапном прекращении публикаций по ядерным исследованиям в западной научной печати. По мнению Флёрова, это означало, что исследования стали секретными и что, следовательно, на Западе приступили к разработке атомного оружия. Значит, нужно немедленно браться за разработку атомного оружия и у нас.».

«Осень сорок второго. Немцы дошли до Волги, до Кавказа. Идёт напряжённейшая работа по самым актуальным для того времени темам: танковая броня, взрывчатые вещества, горючее для танков и авиации … И люди, и сырьё, и материалы – всё мобилизовано до предела. И тут поступает предложение развернуть работу в совсем другой, новой, почти фантастической области.».

Письмо Г.Н.Флёрова в ГКО не было первым в своём роде: до этого он направил аналогичное послание лично Сталину. Поражает, с какой настойчивостью, и с какой убеждённостью в своей правоте будущий академик отстаивал свою точку зрения. Можно сказать, что письма Флёрова стали первым сигналом в правильном направлении. Однако не хватало конкретики и доказательств того, что именно гитлеровская Германия уже ведёт работы по созданию атомного оружия.

И тут Кафтанову помог случай. Он вспомнил о записной книжке, которую ему несколько месяцев назад передал известный специалист по минно-взрывному делу полковник И.Г.Старинов. Ему по роду своей деятельности нередко приходилось выходить на контакты с партизанскими отрядами, действовавшими в тылу врага. Во время одной из таких «командировок» украинские партизаны передали Старинову записную книжку убитого немецкого офицера, а полковник, в свою очередь, передал её Кафтанову.

После перевода текста на русский язык и расшифровки содержащихся в записной книжке формул, стало понятно, что немецкий офицер был специалистом по ядерной физике и занимался на Украине поиском месторождений урансодержащих руд. Теперь к письму Флёрова можно будет добавить конкретный документ, и Кафтанов решил, что пришло время действовать. Для усиления своей позиции он дополнительно заручился поддержкой академика Абрама Фёдоровича Иоффе.

«Я попросил Иоффе подписать вместе со мной первое краткое письмо в Государственной Комитет Обороны о необходимости создать научный центр по проблеме атомного оружия. Он согласился. Письмо пошло за двумя подписями. Это письмо ГКО послал на заключение в разные ведомства, а потом все полученные заключения – мне для подготовки доклада на ГКО. Не все ведомства согласились с нашим предложением о развёртывании работ. Некоторые были против, например, такая влиятельная организация, как Госплан.».

Разумеется, решающее слово во всём этом деле было за Сталиным. В конечном итоге появилось подписанное вождём Распоряжение Государственного Комитета Обороны от 28 сентября 1942 года № ГКО-2352-сс «Об организации работ по урану». Во вводной части этого совершенно секретного документа было записано:

«Обязать Академию наук СССР (акад. Иоффе) возобновить работы по исследованию осуществимости использования атомной энергии путём расщепления ядра урана и представить Государственному Комитету Обороны к 1 апреля 1943 года доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива.».

Далее по пунктам было расписано, кто и какому сроку обязан выполнить свою часть работы. Вот некоторые пункты из Распоряжения ГКО:
«1А. Организовать при Академии наук специальную Лабораторию атомного ядра.
2. Академии наук УССР (акад. Богомолец) организовать под руководством проф. Ланге разработку проекта лабораторной установки для выделения урана-235 методом центрифугирования и к 20 октября 1942 года сдать технический проект казанскому заводу «Серп и молот» Наркомата тяжёлого машиностроения.

3. Народному комиссариату тяжёлого машиностроения (т. Казаков) изготовить на
казанском заводе подъёмно-транспортного машиностроения «Серп и Молот» для
Академии наук СССР к 1 января 1943 года лабораторную установку центрифуги по
проекту проф. Ланге, разрабатываемую в Академии наук УССР.».

Далее в пункте 7 Распоряжения ГКО Главному управлению гражданского воздушного флота предписывалось к 5 октября 1942 года обеспечить переброску самолётом из Ленинграда в Казань 20 кг урана и 200 кг научной аппаратуры, принадлежащих Физико-техническому институту АН СССР. Согласно пункту 8 того же Распоряжения Совнаркому Татарской АССР предписывалось предоставить с 15 октября 1942 года помещение для Лаборатории атомного ядра площадью 500 квадратных метров, а также жилую площадь для десяти научных сотрудников.

Как логически вытекает из пункта 8, руководимая И.В.Курчатовым научная группа перемещалась из блокадного Ленинграда в Казань для проведения исследований в Лаборатории атомного ядра. По замыслу Сталина, этой лаборатории предстояло работать над научно-техническим исследованием, призванным подтвердить (или опровергнуть) «возможность создания урановой бомбы или уранового топлива».

Осенью 1942 года захватчики рвались к Сталинграду и Северному Кавказу. Победа под Сталинградом была ещё впереди, но вождь почему-то был твёрдо уверен, что до 1-го апреля 1943 года намеченные планы будут выполнены. Так оно и произошло. 22 марта 1943 года в кремлёвском кабинете Сталина состоялось совещание с участием Кафтанова и руководителей профильных наркоматов. Доклад Кафтанова был кратким. К этому времени Сталин уже обладал информацией по линии внешней разведки о том, что в США с 13 августа 1942 года реализуется грандиозный Манхэттенский проект по созданию ядерного оружия.

В связи с тем, что сомнения в возможности создания атомной бомбы отпали, требовался другой, более масштабный уровень проводимых научно-исследовательских работ, другой уровень ответственности. В отличие от США, где в Манхэттенском проекте были задействованы десятки тысяч человек, в СССР в разгар войны имеющиеся людские и материальные ресурсы были весьма ограничены. Тем не менее, безопасность страны требовала продолжения начатых работ. Небольшая научная группа Курчатова своё задание выполнила. Теперь ставилась задача не очень сильно отстать от американцев и создать научный задел для последующего технологического прорыва.

По результатам обсуждения, Сталин поручает Кафтанову подготовить соответствующие предложения к 20 апреля 1943 года. В этот день Кафтанов и Молотов первыми и одновременно вошли в 23:15 в сталинский кабинет. Нетрудно предположить, что перед визитом к Сталину оба государственных деятеля готовили в кабинете Молотова проект необходимого документа, который затем был доложен вождю для одобрения. Речь в документе шла о штатах и финансировании вновь создаваемой Лаборатории №2 Академии наук СССР. Процесс пошёл. Основная организационная нагрузка на первом этапе легла на плечи Кафтанова, который вспоминает:

«В то время на въезд в Москву требовалось особое разрешение ГКО. Мы получили разрешение на вызов около ста человек и соответствующее число квартир. Стали вызывать намеченных специалистов. Кроме радиохимиков, кроме физиков-экспериментаторов, кроме инженеров к работе были привлечены физики-теоретики, например, Ландау и специалисты по цепным реакциям – Семёнов, Харитон, Зельдович.».

«А ведь у нас ещё практически не было сырья. Я попросил помощи у Владимира Ивановича Вернадского, нашего замечательного учёного. Он ещё в начале века понял значение радиоактивных элементов для будущего, организовал их поиски и добычу, организовал Радиевый институт. Пригласил я и академика Александра Евгеньевича Ферсмана. Вернадский и Ферсман ввели меня в курс дела с урановыми рудами. К этому времени имевшиеся в стране урановые шахты были заброшены, затоплены подземными водами. Раньше ураном легировали сталь, но потом нашлись присадки лучше и дешевле, и уран оказался не очень нужным. Надо было восстанавливать рудники. Надо было искать новые месторождения урана. К этому делу были подключены геологи и горняки. Активно помогал Ферсман.

Надо было думать и о подготовке кадров. Я организовал новый институт – Физмех. Потом он получил известное название – МИФИ. Московский инженерно-физический институт. Он начал работать на базе эвакуированного в Ярославль Московского полиграфического института.».

В академической среде с удивлением, смешанных у некоторых с чувством зависти, отреагировали на тот факт, что руководство Атомным центром поручили человеку, который не являлся ни академиком, ни даже членом-корреспондентом АН СССР. Это вам не лаборатория в Казани с десятком научных сотрудников. Сейчас формируется новое научное направление, которое обязан возглавить известный академик. Кафтанов, который сделал свой выбор в пользу И.В.Курчатова, знал, как отбить подобные рассуждения. Вскоре В.М.Молотов утвердит для Академии наук СССР дополнительную ставку академика, а С.В.Кафтанов 29 сентября 1943 года обеспечит избрание И.В.Курчатова действительным членом АН СССР, минуя звание члена-корреспондента.

4-го сентября 1945 года Президиум Верховного Совета СССР издаст Указ «Об упразднении Государственного Комитета Обороны». К руководству Атомным проектом придут другие люди. 25 января 1946 года Сталин лично познакомится с академиком И.В.Курчатовым. Последний зайдёт в сталинский кабинет в 19:25 вместе с Л.П.Берией, который представит его вождю. Беседа продлится 50 минут, после чего Курчатов покинет кабинет. Берия задержится здесь до 23:15, то есть до закрытия приёмной.

Опыт работы в ГКО сослужит Л.П.Берии хорошую службу. Благодаря полученному опыту, этот человек, назначенный правительственным руководителем Атомного проекта, объединит сотни тысяч учёных, инженеров, конструкторов, технологов и рабочих в единую госкорпорацию. Результатом её деятельности станет успешное испытание в 1949 году первой советской атомной бомбы. Тем самым, на многие десятилетия будет обеспечены суверенитет и безопасность страны.

Что касается С.В.Кафтанова, то его работа в структуре ГКО в качестве специалиста наркомовского уровня, стоящего у истоков Атомного проекта, не должна быть забыта. При послевоенной реорганизации наркоматов он получит новое назначение – министра высшего образования СССР.