О преподобных ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ МУРОМСКИХ
Начнём с того, что причисление Петра и Февронии к лику святых произошло в 1547 году на Московском церковном соборе, которому предшествовали подобающие организационные мероприятия. Считается, что по распоряжению митрополита Макария писатель и публицист Ермолай-Эразм подготовил литературное произведение о муромских супругах на основе народных сказаний, но с учётом представлений Церкви о семье и браке. О том, что представленный труд удовлетворил заказчика и делегатов Собора, свидетельствует сам факт канонизации
Петра и Февронии.
Между тем, наши современники. в информационном плане не были предварительно подготовлены ко дню 8-го июля, да и сейчас жизнь святых отображается с помощью скудного набора стандартных фраз. Тот текст, который можно отыскать в Интернете, носит следы корректировки, при которой, в частности, были опущены (или потеряны) важные прилагательные к именам святых. Всё это делает необходимым дать более подробный анализ сочинения Ермолая-Эразма в его подлинном авторском изложении. Для этого можно обратиться, например, к книге «Памятники литературы Древней Руси». Что касается автора данной статьи, то он воспользовался книгой «И были полки Ольговы…»: Свод летописных известий о Рязанском крае и сопредельных землях до 50-х годов 16-го века», составителем которой выступил известный рязанский краевед А.И. Цепков, а сама книга вышла в 1994 году в издательстве Прогресс-Культура.
Полное наименование сочинения Ермолая-Эразма следующее: «ПОВЕСТЬ О ЖИТИИ НОВЫХ МУРОМСКИХ СВЯТЫХ ЧУДОТВОРЦЕВ, БЛАГОВЕРНОГО, И ПРЕПОДОБНОГО, И ДОСТОЙНОГО ПОХВАЛЫ КНЯЗЯ ПЕТРА, НАЗВАННОГО В ИНОЧЕСТВЕ ДАВИДОМ, И СУПРУГИ ЕГО, БЛАГОВЕРНОЙ И ПРЕПОДОБНОЙ, И ДОСТОЙНОЙ ПОХВАЛЫ КНЯГИНИ ФЕВРОНИИ, НАЗВАННОЙ В ИНОЧЕСТВЕ ЕФРОСИНЬЕЙ. БЛАГОСЛОВИ ОТЧЕ». История эта начиналась с того, что к жене благоверного муромского князя Павла стал прилетать крылатый змей «на блуд». Вначале жена оставалась в неведении, поскольку змей принимал образ её мужа Павла. «Долго продолжалось такое наваждение. Жена же этого не скрывала и рассказала о всём, что с ней произошло, князю, мужу своему. А злой змей силой овладел ею». По совету Павла жена хитростью выведала у этого оборотня важное признание: «Смерть мне суждена от Петрова плеча и от Агрикова меча». А у правящего князя Павла был родной брат по имени Пётр, который, получив сведения от Павла, сразу решил стать истребителем змея. Поскольку «было у Петра в обычае ходить в одиночестве по церквам», то это помогло ему чудесным образом обрести Агриков меч в церкви загородного женского монастыря.
Далее Пётр стал действовать: «И, взяв меч, называемый Агриковым, пришёл он в покои к снохе своей и увидел змея в образе брата своего, но твёрдо уверившись в том, что не брат это его, а коварный змей, ударил его мечом. Змей же, обратившись в своё естественное обличье, затрепетал и умер, и обрызгал он блаженного князя Петра своей кровью. Пётр же от зловредной той крови покрылся струпьями, и появились на теле его язвы, и охватила его тяжкая болезнь. И пытался он у многих врачей во владениях своих найти исцеление, но ни один не вылечил его».
«Прослышал Пётр, что в Рязанской земле много врачей, и велел везти себя туда – из-за тяжкой болезни сам он сидеть на коне не мог. И когда привезли его в Рязанскую землю, то послал он всех приближённых своих искать врачей». Только что приведённая цитата из Ермолая-Эразма поневоле даёт представление о Рязанском княжестве как о крае непуганых дикарей, в который муромскому вельможе допустимо было вторгаться в сопровождении охраны, приближённых лиц и слуг. Фактически, такой поступок князя Петра не мог быть расценён рязанским князем иначе, как непозволительная дерзость со всеми вытекающими отсюда последствиями. В реальной жизни взаимоотношения лиц княжеской династии соседних государств диктовала простой и надёжный путь: князю Петру достаточно было обратиться к своему соседу с просьбой о помощи, и такая помощь была бы предоставлена, ибо кому как не рязанскому правителю было лучше знать о способностях и возможностях своих подданных. Однако у автора Повести была иная логика, которая в соответствии с замыслом вынуждала людей Петра «прочёсывать» земли Рязанского княжества в режиме случайного поиска.
Один княжеский слуга в селении Ласково зашёл в дом и в горнице увидел девушку за ткацким станком, «а перед нею заяц скакал». Далее в разговоре девушка, которая назвалась Февронией, обнаружила свои высокие умственные способности и вызвалась вылечить князя при условии, что тот на ней жениться. «Князь же Пётр с пренебрежением отнёсся к словам её и подумал: «Ну как можно — князю дочь древолаза взять себе в жёны?!» И послал к ней, молвив: «Скажите ей – пусть лечит как умеет. Если вылечит, возьму её себе в жёны». Пришли к ней и передали эти слова».
Феврония справедливо рассудила, что если князь излечиться полностью и окончательно, то слова своего может не сдержать, поэтому решила подстраховаться: передавая лечебную мазь, она сделала наказ помазать ею после бани все болячки кроме одной, и тогда болезнь отступит. Князь Пётр выполнил все поставленные условия, и на следующий день почувствовал себя полностью здоровым, после чего тотчас отбыл в обратную дорогу, не намереваясь жениться на девушке, которую ни разу не видел, и к которой не испытывал нежных чувств.
Тем временем по прибытии князя домой болезнь вернулась в первоначальное состояние. «И опять возвратился князь на испытанное лечение к девушке. И когда пришёл к дому её, то со стыдом прислал к ней, прося исцеление. Она же, нимало не гневаясь, сказала: «Если станет мне супругом, то исцелится». Он же твёрдое слово дал ей, что возьмёт её в жёны. И она снова, как и прежде, то же самое лечение определила ему. Он же, быстро исцелившись, взял её себе в жёны. Таким-то вот образом стала Феврония княгиней. И прибыли они в вотчину свою, город Муром, и начали жить благочестиво, ни в чём не приступая божии заповеди».
Боярское окружение Петра, который после смерти брата Павла стал единоличным правителем княжества, было очень недовольно тем, что простолюдинка по статусу стала выше боярских жён, и потому строило всяческие козни, чтобы разлучить супругов. В результате интриг Пётр был однажды поставлен перед дилеммой: или сохранить княжество, отказавшись от Февронии, или потерять власть, но не оставить жену. Пётр выбрал второй вариант, и вот вместе с Февронией и верными слугами отплыли они из города по Оке без каких-либо планов на будущее. В этой ситуации неопределённости одна Феврония не утратила присутствия духа. Когда для приготовления ужина суда пристали к берегу и повар срубил несколько деревьев, то Феврония подобно доброй волшебнице сделала так, что утром все обрубки деревьев превратились в высокие деревья.
Скоро из Мурома прибыли вельможи, которые стали упрашивать супругов вернуться обратно, поскольку претенденты на княжеский трон поубивали друг друга и управлять народом стало некому. «Блаженный князь Пётр и блаженная княгиня Феврония возвратились в город свой. И правили они в городе том, соблюдая все заповеди и наставления господние, безупречно, молясь беспрестанно и милостыню творя всем людям, находившимся под их властью, как чадолюбивые отец и мать».
В конце своего земного существования по обоюдному согласию Пётр и Феврония решили отойти от мирской жизни и принять монашество. «Когда приспело время благочестивого преставления их, умолили они бога, чтобы в одно время умереть им. И завещали, чтобы их положили в одну гробницу, и велели сделать из одного камня два гроба, имеющих меж собою тонкую перегородку. В одно время приняли они монашество и облачились в иноческие одежды. И назван был в иноческом чину блаженный князь Пётр Давидом, а преподобная Феврония в иноческом чину была названа Ефросинией». Естественно, что после перехода в монашество Пётр и Феврония перестали быть мужем и женой, поэтому Пётр (он же Давид) обращался к бывшей жене со словами «О, сестра Ефросиния!».
Хотя погребение мужа и жены в единой гробнице отвечало общепринятому обычаю, однако новый монашеский статус бывших супругов не позволял этого делать, поэтому погребение выполнялось раздельно. Тем не менее, все попытки людей разлучить их тела после смерти окончились неудачей, и тела их чудесным образом соединились в общем гробу.
Возникает вопрос: Каковы мотивы поступка Петра и Февронии, руководствуясь которыми они предпочли встретить смерть в монашеском чине? При ответе на этот вопрос следует учитывать, что поскольку высшие церковные должностные лица (архиереи, архиепископы, митрополиты) происходят из монахов, то они, пользуясь своей властью и влиянием, сумели внедрить в общественное сознание мысль о том, что исключительно монашеская жизнь является наиболее богоугодной формой человеческого бытия в сравнении с любыми видами мирской жизнедеятельности. Неудивительно поэтому, в монашеской среде принято называть свою жизнь не иначе, как «монашеским подвигом». Вот и получается, что князья и цари в последние часы своей земной жизни стремились принять отвлекающий образ монаха-схимника в уповании на то, что Всевышний не обнаружит подмену, и не будет взыскивать за их преступления и прегрешения в прожитой жизни. С точки зрения психологии такая вера успокаивала умирающих, и потому данный ритуал не встречал возражений со стороны родных и близких. Примечательно, что одни авторы исторических хроник, демонстрируя свою осведомлённость, сообщают о новых монашеских именах, а другие этого не делают. Последнее, впрочем, объясняется тем, что имена эти имеют кратковременный характер и не влекут за собой никаких последствий в будущем. Что касается Петра и Февронии, то их переход в монашество не стал для них трудным делом, поскольку и до этого они фактически уже вели монашеский образ жизни.
Теперь мы можем, наконец, обратиться к ответу на главный вопрос, поставленный в начале статьи: Почему в дореволюционной России те, кто отвечал за принятие решений, не пошли на то, чтобы на государственном уровне объявить Петра и Февронию идеальной супружеской парой и примером для подражания? И тому были веские причины. Во-первых, сам литературный сюжет носил уж слишком сказочно-фольклёрный характер, а перемещение мёртвых тел и сказание о крылатом змее, или драконе-оборотне отдавало такой глубокой наивно-сказочной дохристианской стариной, что принимать всё это повествование всерьёз было трудно. Во-вторых (и в главном), была причина, можно сказать, геополитического характера: Россия обладала огромной, слабоосвоенной и слабозаселённой территорией, поэтому для её выживания и развития в рамках объявленных границ требовался большой прирост народонаселения. В связи с этим приветствовались многодетные (десять и более детей) семьи и потому бездетная княжеская чета образцом для подражания быть не могла.
Да, Пётр и Феврония сохраняли супружескую верность, но был ли их брак союзом по любви? Вспомним, что Феврония пожелала стать женой князя как бы заочно, точнее говоря, не глядя и не зная своего избранника. Впрочем, едва ли стоит упрекать её за это, ибо какая простая девушка не мечтает выйти замуж за принца, или князя, чтобы улучшить свой социальный статус?! Что касается Петра, то он всячески уклонялся от супружеских уз, но, в конце концов, смирился с неизбежностью брака, поскольку альтернативой ему была мучительная болезнь и смерть. Возможно, что в некотором расширительном смысле взаимоотношения супругов и подпадали под определение любви, но это была такая любовь, от которой дети не рождаются.
Обращает на себя внимание тот факт, что в медийной среде Петра и Февронию титулуют исключительно прилагательным «благоверные». При этом игнорируется тот факт, что в первоисточнике, то есть в Повести Ермолая-Эразма они названы ещё «преподобными». Стать преподобным, значит достичь высшей ступени монашеского служения. Преподобными были, например, Сергий Радонежский и Серафим Саровский – наиболее почитаемые русские святые. Почему же Пётр и Феврония в глазах широкой общественности лишаются этой наивысшей степени монашеского отличия? Это равносильно тому, как если бы, воздавая должное заслугам ветерана труда, похвалить его за то, что он был в своё время награждён медалью «За доблестный труд», но при этом «забыть» упомянуть о том, что данный ветеран удостоен кроме того звания Героя социалистического труда.
Было время, когда во всех начальных школах в качестве обязательного предмета изучался «Закон Божий» по одноимённой книге, в которой давались объяснения таким понятиям, о которых большинство современников « не имеют понятия». В частности, преподобными назывались только такие святые, которые со времён ранней юности давали обет полового воздержания и никогда этот обет не нарушали, то есть, говоря церковным языком, «пребывали в девстве». Таким образом, наши не столь уж отдалённые предки хорошо понимали, что у преподобных лиц детей не может быть по определению, и потому союз Петра и Февронии был идеальным образцом с точки зрения монашеского сообщества, в то время как большинство «грешных» супругов отводили семье главную роль как раз в деле нарождения и воспитания потомства.
Кое-кто из читателей может возразить, что в современном либеральном обществе вполне допустимо, например, образование счастливых гомосексуальных пар (семей), не ориентированных на воспроизводство себе подобных, и потому бездетный и «безгрешный» союз Петра и Февронии также имеет полное право на существование. Не будем с этим спорить, поскольку признаём право каждого на выражение собственного мнения. Просто дело в том, творцы современного культа Петра и Февронии планировали совсем иное. Им было важно в противовес западному культу святого Валентина создать в России притягательный культ своих православных святых, способных отобразить идеал супружеской жизни. Хотели как лучше, а получилось… А получилось как с переименованием российской милиции в полицию, хотя в последнем случае имели целью как раз продемонстрировать свою «прозападность». Общим в этих двух деяниях была скоропалительность в принятии решений без серьёзного и вдумчивого общественного обсуждения в надежде на то, что послушный пропагандистский аппарат хорошо сделает своё дело, благо народ наш в своей массе доверчивый и не очень склонный к самостоятельному анализу.
В итоге, обидели ветеранов войны, тружеников тыла и просто пожилых людей, которые хорошо помнили или знали, кто такие полицаи и какие преступления совершали они на временно оккупированных территориях Советского Союза. Да и работникам МВД можно посочувствовать, так как негативная аура вокруг того, что ассоциируется в значительном сегменте российского общества со слово «полицай», не прибавляет авторитета честным работникам правоохранительных органов, хотя, как мы знаем, есть в их среде и такие субъекты, к которым определение «полицай» вполне подходит. В этой связи заслуживает уважения позиция президентов Белоруссии и Украины, которые не стали насиловать народную память и следовать российскому примеру, хотя к этому их усиленно подталкивало как внешнее окружение, так и те внутренние силы, для которых слово «полицай» было родным и близким.
Проведённый анализ был бы неполным, если не затронуть вопрос об историчности образа князя Петра. И здесь нас ожидают неутешительные выводы. Наиболее авторитетным источником по этой теме является книга историка и этнографа Д.И. Иловайского «История Рязанского княжества», изданная в Москве в 1884 году на основе магистерской диссертации учёного. Товарищество «Земля Рязанская» в 1990 году переиздало данную книгу, и в таком виде она стала доступнее читателям. Для нас важно то, что Д.И. Иловайский не ограничился только Рязанским княжеством, а включил в своё исследование также княжество Муромское и княжество Пронское. Вывод из книги: муромских князей Павла и Петра не было.
Трудно предположить, что об этом выводе не знали заинтересованные лица, поэтому в информационном пространстве можно встретить утверждение о том, что прототипом Петра послужил муромский князь Давид, умерший, согласно летописи, в 1228 году. Тем самым «обыгрывается» то место из Повести, из которого следует, что при переходе в монашество князь Пётр получил имя Давид. Для прояснения истины обратимся к первоисточникам, а точнее к генеалогической таблице русских князей. Здесь мы находим муромского князя Юрия Владимировича, у которого родились сыновья Владимир, Давид и Игорь. После смерти князя Юрия 19-го января 1176 года Муромская земля досталась Владимиру до самой его смерти в 1205 году, после чего княжить стал Давид. Последний имел двух сыновей: Святослава и Юрия. В 1228 году в начале Страстной недели неожиданно умирает Святослав, и от переживаний на той же неделе уходит из жизни князь Давид, а его владение переходит к сыну Юрию.
Из вышеизложенного следует, что реальный князь Давид имел мало общего с литературным князем Петром. В общем, Повесть Ермолая-Эразма была и остаётся литературным памятником своей эпохи, в котором смешались церковная риторика и наивная народная вера в чудеса и волшебство. Сочинение это не имеет отношения к летописным документам, так как в последних обязательно приводятся даты смерти князей, чего нельзя сказать о Павле и Петре. А главным персонажем Повести является находчивая и симпатичная Феврония, в образе которой воплотилась народная мечта о том, как простая девушка-труженица благодаря своему уму и необыкновенным способностям сможет преодолеть все трудности, возвыситься над привычной средой и достичь высот социального положения и общественного признания.